Форум » Театр » Медея (часть 1) » Ответить
Медея (часть 1)
Grina: Думаю, действительно пора уже открыть тему для спектакля "Медея". Фотографии достаточно красноречивы, а наше бурное общение на эту тему придает мне уверенности, что тема будет популярна. Предположительно, премьера спектакля состоится 30 ноября 2011 г.
Grina: lemka пишет: А то я уж забоялась, что опять рванула шашкой махать не по делу. Не скромничай. Ты редко не по делу шашкой машешь. Другое дело, что компания у нас разношерстная и мнения у всех разные. Но в данном случае, я с тобой тоже согласна. По меньшей мере странна позиция Цитриняка (если это его позиция, а не вольная интерпретация сотрудника театра ответственного за связи с общественностью ) - возведение Зла в образ Добродетели.
Tatty: Grina пишет: возведение Зла в образ Добродетели. Время покажет, сможет ли Цитриняк убедить зрителя в правильности своего видения пьесы. Но пока данная интерпретация вызывает по-крайней мере недоумение.
Grina: Tatty пишет: Но пока данная интерпретация вызывает по-крайней мере недоумение. Если вспомнить, то до премьеры Орфей у нас тоже вызывал недоумение, правда по другому поводу.
lemka: Конечно, сейчас преждевременно обсуждать/осуждать - режиссер и актеры вполне могут быть убедительными в своей трактовке (и это обещает быть весьма увлекательная игра для ума: доказать, что белое - это черное). Поживем - увидим.
Grina: lemka пишет: Поживем - увидим. Если увидим.
Tatty: Grina пишет: Если увидим. Если даже не увидим, то услышим обязательно!
lemka: Grina пишет: Если увидим Кто-то обязательно увидит! И, надеюсь, не откажет себе в удовольствие с нами, безлошадными, поделиться впечатлениями.
Ten': Статья-интервью с Туминасом о театре Вахтангова. Длинная, но ... http://evge-guryanova.ya.ru/replies.xml?item_no=3644
Админ: Ten' пишет: Статья-интервью с Туминасом о театре Вахтангова. Длинная, но ... Cпасибо, интересно почитать. Необычное мышление у Туминаса, хотя и кажется вполне логичным и правильным.
lemka: Это отрывок из учебного пособия Андрея Якубовского "Профессия: театральный критик". http://lib.rus.ec/b/207130/read Такой вот взгляд на "Медею" Ануя: ...Ануй не случайно обратился к мифу. Не случайно и то, что он остановил свой выбор на безрадостной и кровавой повести о Медее. Он воспользовался сюжетом этой истории, чтобы выразить свое трагическое восприятие мира, и одновременно истолковал неумолимую логику мифа в пользу фатальности человеческого бытия. Мир представляется Аную полем действия "извечных законов жизни", непознаваемых роковых сил, в котором невозможно рассчитать последствия поступков, разобраться в их причинах. Кровавые деяния Медеи и стремление Язона отмежеваться от ее преступлений одинаково бессмысленны. Самые крайние по видимости противоположности в итоге совпадают: так, жаждущий мира Язон, по сути, толкает Медею на убийства. Ануй отказывается судить своих героев: раз все предопределено заранее — человек не может быть судим. Оба правы — и Язон, и Медея. Аную помогает "самоустраниться" магия слов: он возрождает в своей пьесе исходный принцип театра Корнеля— прав тот, кто говорит. В "Медее" Ануй близок пессимистическому утверждению Пиранделло, что людям "никогда не столковаться", что "в каждом — целый мир... свой, особенный" и поэтому, что бы ни говорил один, другой улавливает "лишь то, что согласно с его собственным миром". Медея и Язон катастрофически "не столковываются". В хаотичном мире ануевской "Медеи" и любовь под стать этому миру— такая же безрадостная и необъяснимая. Ануй насыщает отношения героев фрейдистскими мотивами "любви-ненависти", которая порабощает человека, пробуждает в нем "все, что только есть мерзкого и низкого на свете" (Медея). Любовь — несчастье, от которого человеку нет избавления. В то же время сама возможность избавления для героев Ануя мучительна. Свобода — это то же несчастье. Что же остается на долю героев? "Все, что я могу сделать, — это сыграть свою роль до конца" — эти слова Язона могут сказать о себе почти все персонажи "Медеи". "Играть свою роль до конца" или, что то же самое, "быть самими собой". Еще — умереть. Герои "Медеи" к смерти готовы: они торопят ее приход, о ней молят. Смерти здесь удостаиваются как награды. А если тебя обошли — "надо ждать смерти" (Язон). Смерть в "Медее" фатальна и бессмысленна, как бессмысленны злодеяния Медеи из-за любви, которой уже нет. Как бессмыслен мир, освобождение от которого означает гибель героя... У Ануя было немало предшественников. Следы влияния по крайней мере двух из них — Еврипида и Сенеки — нетрудно обнаружить в трагедии. "Медея", без сомнения, была навеяна Аную военным прошлым, в котором было предостаточно от чего ужаснуться. Написанная в 1946 году, то есть через четыре года после "Антигоны", "Медея" не случайно вошла вместе с нею в сборник "Новые черные пьесы" (1947). Она связана с "Антигоной" и полемична по отношению к ней. И Еврипид, и Сенека, разделенные друг от друга пятью веками, жили в одинаково трагическое время. Тем не менее их концепции мифа о Медее противоположны. Еврипид попытался разобраться в "болезни века" и сделал это с яс-ной человечностью, присущей классике. Его Медея — мученица, "чье нежное глубоко страждет сердце", женщина, восставшая от имени бесправных афинянок на узурпаторов-мужчин, которым все позволено. Она непримирима к Язону; ее устами драматург обличает героя, уверенного в своей непогрешимости софиста, предавшего, "чтобы себя устроить". И вместе с ним — аморализм времени, в котором возмездие, оплаченное страданиями мстительницы, есть преступление. И хор, Медее сочувствующий, призывает человека стремиться к "скромному счастью". Призывает человека к человечности. Нет и не может быть счастья в мире, где властвует слепой и неумолимый к людям рок, утверждает фаталист и стоик Сенека. Человек— всего лишь игрушка судьбы, жертва рока и одновременно его орудие. Такова его Медея — ревнивая, готовая простить Язона. Медея, одержимая страстной жаждой разрушения. Таков Язон— жалкий, теснимый врагами изгнанник, мучимый сознанием своего вынужденного предательства. Мир страшен, человек в нем обречен — вот о чем написал свою "Медею" Сенека. Трудно не заметить близость трагедии Ануя сенековской "Медее". Она не только в многочисленных текстуальных совпадениях. Близость прежде всего в общей концепции: в восприятии мира, в роковой обусловленности судеб героев, в отказе от суда над ними. Но одновременно Ануй воспринял от Еврипида мотив "скромного счастья". Осмысляя его, драматург занял по отношению к героям хотя и двойственную, но определенную позицию. В "Медее", как почти во всех своих пьесах, Ануй ополчается против бездуховного нищенского "счастья" мещан, против счастьица-прозябания, которого домогаются и которое получают обыватели. Принципы этого "счастья" дано в "Медее" сформулировать Кормилице. Вместе со Стражником она обречена выжить и добиться своего. Много она не хочет— согретая солнцем скамья, горячая похлебка, глоток винца перед сном—оно так славно согревает нутро... Все это звучит просто. И— кощунственно, ибо— рядом с воплями Медеи, мучительными размышлениями Язона. Но мотив "счастья" в "Медее" не однозначен. Ануй дает протагонистам — Медее и Язону — до конца высказать их отношение к "счастью", воплощенному в Кормилице. Медея ненавидит "смрад счастья". Такое вот счастье, захватанное мещанами, запятнанное обывателями, "всегда бежало" от трагической героини Ануя. Да, Медея восстает против "смрадного счастья", против пресмыкательства перед миром-хаосом. Но к чему она приходит? Она полна гордыни, ненависти к человеку, эта Медея, которая "живет только собой, отдает лишь для того, чтобы взять", которая "навеки прикована к себе самой". Бунт разрушает душу Медеи и не дает ей ровным счетом ничего взамен. "От меня смердит, Язон!"— кричит Медея. Не далеко ушла Медея от Кормилицы. А Язон? Почему Язон наперекор всему стремится к "счастью, простому счастью"? Что же он, не видит жалкую карикатурность этого "счастья"? Нет, видит; он презирает то, к чему стремится. Но он жаждет счастья во что бы то ни стало — как защиту от губительного индивидуализма Медеи. Разве не мечтают тщетно о счастье и не чувствуют своей неполноценности ануевские борцы против мещанского благополучия? Очень даже мечтают, очень даже чувствуют. Ануй в глубине души сознает: человеку исконно присуще стремление к счастью, несчастный человек — это человек урезанный, ущербный, достойный жалости. Так не справедливо ли в своей основе стремление Язона к счастью? Справедливо, роняет Ануй. И тут же оговаривается: в мире "Медеи" возможен только один вариант счастья — вариант Кормилицы. Иного не видит ни герой, ни драматург... Такая трактовка образов Медеи и Язона мне ближе.
Амира: Tatty пишет: Время покажет, сможет ли Цитриняк убедить зрителя в правильности своего видения пьесы. Но пока данная интерпретация вызывает по-крайней мере недоумение. Почему недоумение? Я тоже сразу увидела конформизм Язона, если помните, он там просто в глаза бросается! В историческом контексте Медея, возможно, и злодейка, но автор не ставил своей задачей показать "Влияние образа Медеи с точки зрения исторического материализма". Ануй, как и прочие художники, берёт некую идею и облекает её в определённую форму, делая её более понятной для восприятия. Автор ищет образы, которые наиболее органично подходили бы для его идеи и только. Никто ведь не обвиняет Дюма в отклонении от исторической правды. Все понимают, что это "развесистая клюква", но читать интересно! Поэтому Ануй вполне имеет право на художественный вымысел, почему нет? Язон и Медея показались ему наиболее подходящими персонажами, а злодеяния он если и не оправдывает, то вполне логично объясняет. Ключ к пониманию действий Медеи лежит в её разговоре с Креоном. Она напоминает ему, что они не такие, как остальные люди, личности их масштаба не должны поддаваться слабостям, они люди, облечённые властью! Поясню, что я имею в виду. Многие восхищаются прекрасным Питером, но нечасто вспоминают скольких жертв стоило построить такую красоту. Если бы ПётрI в своё время озадачился идеями гуманизма, то имела бы Россия окно не в Европу, а совсем в другое место, которое с Европой на удивление гармонично рифмуется! Вот и Медея не задумывалась о жертвах на пути к власти. Масштаб личности не тот. И как контраст её, пусть и зловещему, величию, разговор кормилицы и стражника в финале о ценах на картошку. Вот это по-простому, по-обывательски, - на обломках любых цивилизаций и трагедий любого масштаба думать только о жрачке! Потому и живуч обыватель, как таракан, что просто и незатейлив в своих желаниях и стремлениях, как и вышеозначенное насекомое. И уже сложно определить, что омерзительнее: злодейский ли максимализм Медеи или вот эта обывательская мелочность и пошлость. Да, Медея злодейка, но ВЕЛИКАЯ злодейка! А вот Язон не выдержал. Ему оказался ближе обывательский конформизм и простые житейские радости. Мелковат оказался Язончик!
Grina: Очень интересный разбор пьесы. Получается, что человек - заложник двух крайностей. Чтобы не стать хамоватым мещанином, он должен стать злодеем. И третьего не дано. Как-то мне такая теория не очень... Лёмчик, спасибо.
Tatty: А я вот не вижу "величия" Медеи. Получается, что ради придуманной цели, пусть даже очень достойной, можно оправдать и более того, возвысить, любое зло?
lemka: Grina , не думаю, что все так мрачно.
Амира: Не обязательно злодеем, но, по возможности, великим! А уж со знаком плюс или минус это величие - выбор самого человека.
Grina: «Гений и злодейство две вещи не совместные»
lemka: Амира , я вообще величия в Медее не вижу. Вижу отчаявшуюся, озлобленную на весь мир (можно подумать, мир ее отвергает без причины) женщину, с упоением предающуюся саморазрушению. Меня даже ее страдания и вызов обществу не трогают - слишком велико моральное уродство.
Grina: lemka пишет: с упоением предающуюся саморазрушению. Я бы даже сказала, возведшую это саморазрушение в идеал и претендующую на статус великомученицы.
Амира: Ануй выбрал слишком неоднозначную героиню. Возможно он сделал это намеренно, чтобы произведение вызывало разные отклики и споры. Будь вместо Медеи положительная героиня, идея противопоставления великого и обывательского была бы более ясной, но и более примитивной и скучной. А так столько спорв и обсуждений! Главная цель любого произведения, мне кажется, заставить зрителей сопереживать героям. Ануй этого добился, а вот Цитриняк...
lemka: Амира , откровенно говоря, когда читаешь другие произведения Ануя, то понимаешь, что он, в принципе, своих героинь любит, некоторыми даже восхищается. А вот с Медеей этого как-то не прозвучало...
полная версия страницы