Форум » Беседка » О, этот стих - полёт фантазии души моей... » Ответить
О, этот стих - полёт фантазии души моей...
Админ: *** Я вас любил: любовь еще, быть может, В душе моей угасла не совсем; Но пусть она вас больше не тревожит; Я не хочу печалить вас ничем... Предлагаю делиться стихами любимых авторов. Или просто красивыми стихами. Буду очень рада, если Вам это будет интересно.
RATANN: Когда твое чело избороздят Глубокими следами сорок зим, Кто будет помнить царственный наряд, Гнушаясь жалким рубищем твоим? И на вопрос: "Где прячутся сейчас Остатки красоты веселых лет?" - Что скажешь ты? На дне угасших глаз? Но злой насмешкой будет твой ответ. Достойней прозвучали бы слова: "Вы посмотрите на моих детей. Моя былая свежесть в них жива, В них оправданье старости моей". Пускай с годами стынущая кровь В наследнике твоем пылает вновь! У. Шекспир(перевод С.Маршака)
Еленка: Все мы, святые и воры, Из алтаря и острога, Все мы — смешные актеры В театре Господа Бога. Бог восседает на троне, Смотрит смеясь на подмостки, Звезды на пышном хитоне — Позолоченные блестки. Так хорошо и привольно В ложе предвечного света. Дева Мария довольна, Смотрит, склоняясь, в либретто: «Гамлет? Он должен быть бледным. Каин? Он должен быть грубым...» Зрители внемлют победным Солнечным, ангельским трубам. Бог, наклонясь, наблюдает, К пьесе он полон участья. Жаль, если Каин рыдает, Гамлет изведает счастье! Так не должно быть по плану! Чтобы блюсти упущенья, Боли, глухому титану, Вверил он ход представленья. Боль вознеслася горою, Хитрой раскинулась сетью, Всех, утомленных игрою, Хлещет кровавою плетью. Множатся пытки и казни... И возрастает тревога: Что, коль не кончится праздник В театре Господа Бога?! Николай Гумилев
elina75: Кое-что из невысказанного… Когда, блуждая по вселенной Литературы сетевой, Вхожу я в новое селенье, То бишь на сайт очередной, - Зачем я опыту не внемлю, Чужак с поклажею стихов? Чем дальше волк идёт в деревню, Тем злее брех дворовых псов… «Оставь надежду, всяк сюда входящий», Ты будешь бит, осмеян и распят, Будь стихоплёт ты самый завалящий Или поэт от маковки до пят....
elina75: В сказках нам красу писали, Вы,наверное, читали: «..месяц под косой сидит, А во лбу звезда горит,- И к тому же,-ходит прямо, Выступает,словно пава,- Вот и вся краса её.. Словно ты купил ружьё, Бах,бабах ..и вовсе мимо пуля пролетела круг и попала сразу в двух медведей и во сороку, хоть была и одинока. Иль, в другой Людмила-прелесть (совсем нету слов других).. Как оделась,иль разделась Но Руслан, её жених, Рыскает по белу свету, Ищет он Людмилу эту. Все царевны и царицы Чернобровы, белолицы (нет совсем других примет!). Но вот свадебный обед?- Там усы мешают всем… И по ним вино течёт, и..не попадает в рот.. Видать Мишка Горбачёв Был инспектор тех усов? Там царица с Шамахани И с Дадоном, сыновьями, С каждым месяц свой проводит, Всех троих со света сводит. Только я совсем не Пушкин, Все слова,ну, словно, Плюшкин Отовсюду я собрал И твою красу писал… Так понравились слова, Что кружится голова. Только вот большое горе- Не видал тебя до толе И живу сам в мире грёз , Что обидно..аж до слёз.
Tony: Мы заблудились в этом свете. Мы заблудились в этом свете. Мы в подземельях темных. Мы Один к другому, точно дети, Прижались робко в безднах тьмы. По мертвым рекам всплески весел; Орфей родную тень зовет. И кто-то нас друг к другу бросил, И кто-то снова оторвет... Бессильна скорбь. Беззвучны крики. Рука горит еще в руке. И влажный камень вдалеке Лепечет имя Эвридики. 29 июня 1905, Париж Максимилиан Волошин В неверный час тебя я встретил, В неверный час тебя я встретил, И избежать тебя не мог - Нас рок одним клеймом отметил, Одной погибели обрек. И, не противясь древней силе, Что нас к одной тоске вела, Покорно обнажив тела, Обряд любви мы сотворили. Не верил в чудо смерти жрец, И жертва тайны не страшилась, И в кровь вино не претворилось Во тьме кощунственных сердец. 1910 Максимилиан Волошин Если сердце горит и трепещет, Если сердце горит и трепещет, Если древняя чаша полна... — Горе! Горе тому, кто расплещет Эту чашу, не выпив до дна. В нас весенняя ночь трепетала, Нам таинственный месяц сверкал.. Не меня ты во мне обнимала, Не тебя я во тьме целовал. Нас палящая жажда сдружила, В нас различное чувство слилось: Ты кого-то другого любила, И к другой мое сердце рвалось. Запрокинулись головы наши, Опьянялись мы огненным сном, Расплескали мы древние чаши, Налитые священным вином. 1905, Париж Максимилиан Волошин
Tony: Вчера полночи искала отрывок, который Гриша читал. Перечитала все, что у меня есть из Волошина, а нашла у "тигров": Максимилиан Волошин Твоих морей блестящая слюда Хранит следы борьбы и исступлений, Застывших мук, безумных дерзновений, Двойные знаки пламени и льда. Здесь рухнул смерч вселенских «Нет» и «Да». От моря Бурь до Озера Видений, От призрачных полярных взгромождений, Не видевших заката никогда, Беня Крик ( он же Григорий Антипенко) замечательно прочитал этот отрывок...
RATANN: Tony я хочу добавить стихотворение целиком,я надеюсь,Вы не будете возражать Твоих морей блестящая слюда Хранит следы борьбы и исступлений, Застывших мук, безумных дерзновений, Двойные знаки пламени и льда. Здесь рухнул смерч вселенских «Нет» и «Да». От моря Бурь до Озера Видений, От призрачных полярных взгромождений, Не видевших заката никогда, До темных цирков Mare Tenebrarum — Ты вся порыв, застывший в гневе яром. И страшный шрам на кряже Лунных Альп Оставила небесная секира. Ты, как Земля, с которой сорван скальп, — Лик Ужаса в бесстрастности эфира! Максимилиан Волошин И как Беня Крик читал этот стих!!!!
Tony: RATANN пишет: я хочу добавить стихотворение целиком,я надеюсь,Вы не будете возражать Нисколько, RATANN , напротив, большое спасибо. А вот стихи еще одного одесского поэта: Эдуард Багрицкий КОНЕЦ ЛЕТУЧЕГО ГОЛЛАНДЦА Надтреснутых гитар так дребезжащи звуки, Охрипшая труба закашляла в туман, И бьют костлявые безжалостные руки В большой, с узорами, турецкий барабан... У красной вывески заброшенной таверны, Где по сырой стене ползет зеленый хмель, Напившийся матрос горланит ритурнель, И стих сменяет стих, певучий и неверный. Струится липкий чад над красным фонарем. Весь в пятнах от вина передник толстой Марты, Два пьяных боцмана, бранясь, играют в карты; На влажной скатерти дрожит в стаканах ром... Береты моряков обшиты галунами, На пурпурных плащах в застежке - бирюза. У бледных девушек зеленые глаза И белый ряд зубов за красными губами... Фарфоровый фонарь - прозрачная луна, В розетке синих туч мерцает утомленно, Узорчат лунный блеск на синеве затона, О полусгнивший мол бесшумно бьет волна... У старой пристани, где глуше пьяниц крик, Где реже синий дым табачного угара, Безумный старый бриг Летучего Корсара Раскрашенными флагами поник. 1915
Tony: Эдуард Багрицкий КРЕОЛКА Когда наскучат ей лукавые новеллы И надоест лежать в плетеных гамаках, Она приходит в порт смотреть, как каравеллы Плывут из смутных стран на зыбких парусах. Шуршит широкий плащ из золотистой ткани; Едва хрустит песок под красным каблучком, И маленький индус в лазоревом тюрбане Несет тяжелый шлейф, расшитый серебром. Она одна идет к заброшенному молу, Где плещут паруса алжирских бригантин, Когда в закатный час танцуют фарандолу, И флейта дребезжит, и стонет тамбурин. От палуб кораблей так смутно тянет дегтем, Так тихо шелестят расшитые шелка. Но ей смешней всего слегка коснуться локтем Закинувшего сеть мулата-рыбака... А дома ждут ее хрустальные беседки, Амур из мрамора, глядящийся в фонтан, И красный попугай, висящий в медной клетке, И стая маленьких бесхвостых обезьян. И звонко дребезжат зеленые цикады В прозрачных венчиках фарфоровых цветов, И никнут дальних гор жемчужные громады В беретах голубых пушистых облаков, Когда ж проснется ночь над мраморным балконом И крикнет козодой, крылами трепеща, Она одна идет к заброшенным колоннам, Окутанным дождем зеленого плюща... В аллее голубой, где в серебре тумана Прозрачен чайных роз тягучий аромат, Склонившись, ждет ее у синего фонтана С виолой под плащом смеющийся мулат. Он будет целовать пугливую креолку, Когда поют цветы и плачет тишина... А в облаках, скользя по голубому шелку Краями острыми едва шуршит луна. 1915
Ten': Тогда уж, извините за объем, весь венок сонетов Волошина: Lunaria Венок сонетов 1 Жемчужина небесной тишины На звездном дне овьюженной лагуны! В твоих лучах все лица бледно-юны, В тебя цветы дурмана влюблены. Тоской любви в сердцах повторены Твоих лучей тоскующие струны, И прежних лет волнующие луны В узоры снов навеки вплетены... Твой влажный свет и матовые тени, Ложась на стены, на пол, на ступени, Дают камням оттенок бирюзы. Платана лист на них еще зубчатей И тоньше прядь изогнутой лозы... Лампада снов, владычица зачатий! 2 Лампада снов! Владычица зачатий! Светильник душ! Таинница мечты! Узывная, изменчивая, – ты С невинности снимаешь воск печатей, Внушаешь дрожь лобзаний и объятий, Томишь тела сознаньем красоты И к юноше нисходишь с высоты Селеною, закутанной в гиматий. От ласк твоих стихает гнев морей, Богиня мглы и вечного молчанья, А в недрах недр рождаешь ты качанья, Вздуваешь воды, чрева матерей И пояса развязываешь платий, Кристалл любви! Алтарь ночных заклятий! 3 Кристалл любви! Алтарь ночных заклятий! Хрустальный ключ певучих медных сфер, На твой ущерб выходят из пещер, Одна другой страшнее и косматей, Стада Эмпуз; поют псалмы проклятий И душат псов, цедя их кровь в кратэр; Глаза у кошек, пятна у пантер Становятся длиннее и крылатей. Плоть призраков есть ткань твоих лучей, Ты точишь камни, глину кирпичей; Козел и конь, ягнята и собаки Ночных мастей тебе посвящены; Бродя в вине, ты дремлешь в черном маке, Царица вод! Любовница волны! 4 Царица вод! Любовница волны! Изгнанница в опаловой короне, Цветок цветов! Небесный образ Иони! Твоим рожденьем женщины больны... Но не любить тебя мы не вольны: Стада медуз томятся в мутном лоне, И океана пенистые кони Бегут к земле и лижут валуны. И глубиной таинственных извивов Качания приливов и отливов Внутри меня тобой повторены. К тебе растут кораллы темной боли, И тянут стебли водоросли воли С какой тоской из влажной глубины! 5 С какой тоской из влажной глубины Всё смертное, усталое, больное, Ползучее, сочащееся в гное, Пахучее, как соки белены, Как опиум волнующее сны, Всё женское, текучее, земное, Всё темное, всё злое, всё страстное, Чему тела людей обречены, — Слепая боль поднятой плугом нови, Удушливые испаренья крови, Весь Океан, плененный в руслах жил, Весь мутный ил задушенных приятий, Всё, чем я жил, но что я не изжил, — К тебе растут сквозь мглу моих распятий. 6 К тебе растут сквозь мглу моих распятий Цветы глубин. Ты затеплила страсть В божнице тел. Дух отдала во власть Безумью плоти. Круг сестер и братий Разъяла в станы двух враждебных ратей. Даров твоих приемлет каждый часть... О, дай и мне к ногам твоим припасть! Чем дух сильней, тем глубже боль и сжатей! Вот из-за скал кривится лунный рог, Спускаясь вниз, алея, багровея... Двурогая! Трехликая! Афея! С кладбищ земли, с распутий трех дорог Дым черных жертв восходит на закате — К Диане бледной, к яростной Гекате! 7 К Диане бледной, к яростной Гекате Я простираю руки и мольбы: Я так устал от гнева и борьбы — Яви свой лик на мертвенном агате! И ты идешь, багровая, в раскате Подземных гроз, ступая на гробы, Треглавая, держа ключи судьбы, Два факела, кинжалы и печати. Из глаз твоих лучатся смерть и мрак, На перекрестках слышен вой собак, И на могильниках дымят лампады. И пробуждаются в озерах глубины, Точа в ночи пурпуровые яды, Змеиные, непрожитые сны. 8 Змеиные, непрожитые сны Волнуют нас тоской глухой тревоги. Словами Змия: «Станете как боги» Сердца людей извечно прожжены. Тавром греха мы были клеймены Крылатым стражем, бдящим на пороге. И нам, с тех пор бродящим без дороги, Сопутствует клейменный лик Луны. Века веков над нами тяготело Всетемное и всестрастное тело Планеты, сорванной с алмазного венца. Но тусклый свет глубоких язв и ссадин Со дна небес глядящего лица И сладостен, и жутко безотраден. 9 И сладостен, и жутко безотраден Безумный сон зияющих долин. Я был на дне базальтовых теснин. В провал небес (о, как он емко-жаден!) Срывался ливень звездных виноградин. И солнца диск, вступая в свой притин, Был над столпами пламенных вершин, Крылатый и расплесканный, – громаден. Ни сумрака, ни воздуха, ни вод — Лишь острый блеск агатов, сланцев, шпатов. Ни шлейфы зорь, ни веера закатов Не озаряют черный небосвод. Неистово порывист и нескладен Алмазный бред морщин твоих и впадин. 10 Алмазный бред морщин твоих и впадин Томит и жжет. Неумолимо жестк Рисунок скал, гранитов черный лоск, Строенье арок, стрелок, перекладин. Вязь рудных жил, как ленты пестрых гадин. Наплывы лавы бурые, как воск, И даль равнин, как обнаженный мозг... Трехдневный полдень твой кошмарно-страден. Пузырчатые оспины огня Сверкают в нимбах яростного дня, А по ночам над кратером Гиппарха Бдит «Volva»[13] – неподвижная звезда, И отливает пепельно-неярко Твоих морей блестящая слюда. 11 Твоих морей блестящая слюда Хранит следы борьбы и исступлений, Застывших мук, безумных дерзновений, Двойные знаки пламени и льда. Здесь рухнул смерч вселенских «Нет» и «Да» От Моря Бурь до Озера Видений, От призрачных полярных взгромождений, Не видевших заката никогда, До темных цирков Mare Tenebrarum[14] Ты вся порыв, застывший в гневе яром, И страшный шрам на кряже Лунных Альп Оставила небесная секира. Ты, как Земля, с которой сорван скальп, — Лик Ужаса в бесстрастности эфира! 12 Лик Ужаса в бесстрастности эфира — Вне времени, вне памяти, вне мер! Ты кладбище немыслимых Химер, Ты иверень разбитого Потира. Зане из сонма ангельского клира На Бога Сил, Творца бездушных сфер, Восстал в веках Денница-Люцифер, Мятежный князь Зенита и Надира. Ваяя смертью глыбы бытия, Из статуй плоти огненное «Я» В нас высек он: дал крылья мысли пленной, Но в бездну бездн был свергнут навсегда. И, остов недосозданной вселенной, — Ты вопль тоски, застывший глыбой льда! 13 Ты вопль тоски, застывший глыбой льда, Сплетенье гнева, гордости и боли, Бескрылый взмах одной безмерной воли, Средь судорог погасшая звезда. На духов воль надетая узда, Грааль Борьбы с причастьем горькой соли, Голгофой душ пребудешь ты, доколе Земных времен не канет череда. Умершие, познайте слово Ада: «Я разлагаю с медленностью яда Тела в земле, а души на луне». Вокруг Земли чертя круги вампира И токи жизни пьющая во сне, Ты жадный труп отвергнутого мира! 14 Ты жадный труп отвергнутого мира, К живой Земле прикованный судьбой. Мы, связанные бунтом и борьбой, С вином приемлем соль и с пеплом миро. Но в день Суда единая порфира Оденет нас – владычицу с рабой. И пленных солнц рассыпется прибой У бледных ног Иошуа Бен-Пандира. Но тесно нам венчальное кольцо: К нам обратив тоски своей лицо, Ты смотришь прочь неведомым нам ликом, И пред тобой, – пред Тайной глубины, Склоняюсь я в молчании великом, Жемчужина небесной тишины. 15 Жемчужина небесной тишины, Лампада снов, владычица зачатий, Кристалл любви, алтарь ночных заклятий, Царица вод, любовница волны, С какой тоской из влажной глубины К тебе растут сквозь мглу моих распятий, К Диане бледной, к яростной Гекате Змеиные, непрожитые сны. И сладостен, и жутко безотраден Алмазный бред морщин твоих и впадин, Твоих морей блестящая слюда — Лик ужаса в бесстрастности эфира, Ты вопль тоски, застывший глыбой льда, Ты жадный труп отвергнутого мира. <15 июня – 1 июля 1913 Коктебель>
elina75: Пусть в сердце плещется ЛЮБОВЬ , До бесконечности ... И пусть играет в жилах кровь , Мы ДЕТИ - ВЕЧНОСТИ ! Пусть в сердце плещется ЛЮБОВЬ , Волной иль ливнями , Нам суждено с тобою быть - С ч а с т л и в ы м и ! Нам суждено с тобою быть - счастливыми И друг для друга быть ВСЕГДА - Л ю б и м ы м и ! Нам суждено с тобою быть - надежными Суметь обиды все простить , Тревожные... Пусть в сердце плещется ЛЮБОВЬ ... Пусть в сердце плещется ЛЮБОООООООВЬ
Ten': Размышления у непарадного подъезда. Помню, как-то гуляли с собачечкой в вечер июльский. Питер, в нежной истоме дыша, был картинно хорош. Остро тыркнула вдруг локотком быстроглазая Юлька: "Мам, гляди, как тот мальчик на нашего Петю похож!" А похож-то и вправду, да так, что не верится даже: Топольковость зеленых, по-детски доверчивых глаз, Но, пожалуй, с хитринкой на дне. Даже родинка та же! В профиль вылитый Петя, и Петя опять же анфас. В стрекозиной беспечности лета мальчишку встречая, Я ловила гармонию черт красоты и добра, И тепло, разливаясь в душе, в сотый раз означало Бубенцово-пшеничный и звездный привет от Петра. Но представьте, настала зима, да еще никакая: Странный, слякотный, черный, как деготь, унылый декабрь. И, глаза опуская, о теплом лишь доме мечтая, Ты заметишь на улице чью-то улыбку едва ль. Но ужели тот мальчик? Да полно - улыбка ли это? Нет, скорей, гоготок, матерок холодком по щеке, Оловянность во взгляде потухшем, во рту сигарета, И Red Devil банальный в почти еще детской руке. Неизбежно ли сочные лучики травки зеленой На глазах вдруг становятся пыльной и жесткой осокой? Или даже - с зазубренным краем - прутом закаленным, Что уж больше, конечно, подходит под мир наш жестокий... Как ни горько, придется признать справедливости ради, Что лишь избранным Принцам счастливится стать Королями. Вот свезло, так свезло нам, что Петя - такая отрада! - Венценосит в пространстве Театра, владея сердцами! И на этой бы ноте закончить, да вот незадача: Захожу я недавно в родимый до боли подъезд. Разрисован он весь, и амбре там табачно-кошачий, Но аккорды гитары вдруг слышатся прямо с небес. Мой знакомец, хоть верьте, хоть нет, Макаревича "бацает", С чувством вроде, и тембр приятный, гитара не врет. Может, всё не так муторно, блин, в Королевстве-то Датском, И на ниве его хоть чегой-то возьмет да взойдет! (Это про Петра Красилова, соответственно и авторство -ах!- моё)
Еленка: Ten' Ten' пишет: Может, всё не так муторно, блин, в Королевстве-то Датском, И на ниве его хоть чегой-то возьмет да взойдет! Кто автор?
ElenaA: Ten' Здорово!!!
ЗачарованNая: Ten'
RATANN: Мы заблудились в этом свете. Мы в подземельях темных. Мы Один к другому, точно дети, Прижались робко в безднах тьмы. По мертвым рекам всплески весел; Орфей родную тень зовет. И кто-то нас друг к другу бросил, И кто-то снова оторвет... Бессильна скорбь. Беззвучны крики. Рука горит еще в руке. И влажный камень вдалеке Лепечет имя Эвридики. 29 июня 1905, Париж Максимилиан Волошин
RATANN: Ты многого, слишком ты многого хочешь! Тоскливо и жадно любя, напрасно ты грезам победу пророчишь, когда он глядит на тебя. Поверь мне: он женщину любит не боле, чем любят поэты весну... Он молит, он манит, а сердце -- на воле и ценит лишь волю одну! И зори, и звезды, и радуги мая -- соперницы будут твои, и в ночь упоенья, тебя обнимая, он вспомнит о первой любви. Пусть эта любовь мимолетно-случайно коснулась и канула... Пусть! В глазах у него замечтается тайна, тебе непонятная грусть... Тогда ты почувствуешь холод разлуки. Что ж делать! Целуй и молчи, сияй безмятежно, и в райские звуки твои превратит он лучи! Но ты... ты ведь любишь властительно-душно, потребуешь жертв от него, а он лишь вздохнет, отойдет равнодушно -- и больше не даст -- ничего... 26 ноября 1918 Владимир Набоков
RATANN: Если ветер судьбы, ради шутки, дохнув, забросит меня в тот город, желанный и жуткий, где ты вянешь день ото дня, и если на улице яркой иль в гостях, у новых друзей, иль там, у дворца, под аркой, средь лунных круглых теней, мы встретимся вновь,-- о, Боже, как мы будем плакать тогда о том, что мы стали несхожи за эти глухие года; о юности, в юность влюбленной, о великой ее мечте, о том, что дома на Мильонной на вид уж совсем не те. Владимир Набоков
ElenaA: RATANN отличное стихотворение "Ты многого, слишком ты многого хочешь" Спасибо.
elina75: Где бы взять цыгана жизнь перековать? Я привыкла солью раны прижигать. Я привыкла песней конопатить рот, чтобы не стоналось, если счастье врёт. В складках моих юбок - ураган страстей. Завертелись кругом - окликать не смей. Это ведь, как лошадь на скаку сгубить, это ведь как жажду залпом утолить. Залпом - не напиться, только струны сжечь. Но длинней молиться - "заржавеет" речь. Хороша кибитка: тесно от забот. Только жизнь-кобылка на копыто жмёт. Стёртые подковы не дают бежать. Где бы взять цыгана - жизнь перековать?
полная версия страницы