Форум » Литературный раздел » Не стреляйте в пианиста - играет, как умеет... » Ответить
Не стреляйте в пианиста - играет, как умеет...
Arwen: Не стреляйте в пианиста - играет, как умеет... [more]"Как мало поэтесс! как много стихотворок!" - воскликнул когда-то Игорь Северянин. И даже не предполагал, как ему повезло, что он не читал моих стихов, потому что совершенно искренне, без претензий на комплименты, признаюсь, что я - даже не стихотворка... Я - рифмоплётка. Со мной никогда не происходило так, как с божественным Александром Сергеевичем: И мысли в голове волнуются в отваге, И рифмы легкие навстречу им бегут, И пальцы просятся к перу, перо к бумаге. Минута — и стихи свободно потекут. А я действительно плету стихотворные строки, как вологодские кружева.... Мне нравится процесс, нравится рыться в алмазной куче слов, выискивая самое точное и сочное для передачи нужного образа, нравится "втискивать" слова в размер стихотворной строки, менять этот размер, когда в него ничего не влезает.... А потом шлифовать и оттачивать готовое стихотворение.... И иногда, когда оно получится таким, как хотелось, оно радует не только глаз, но и душу, как диадема эльфийской принцессы. Я больше люблю прозу. Вот уж где просторы!... Хорошо, что любимый Лев Николаевич никогда не прочтет моих рассказов! Но некоторые из моих друзей являются довольно благосклонными моими читателями и даже поторапливают меня, если слишком долго не пишется очередная глава бесконечного романа "Легенда о половинках" Поэтому я рискну предложить вашему вниманию кое-что из моего "литературного наследия". Буду рада, если вы найдете в плодах моего творчества созвучные вам мысли, интересные образы... Если мои стихи и рассказы просто поднимут вам настроение. Ну, а если это "не ваше", то просто Не стреляйте в пианиста - играет, как умеет...[/more]
Arwen: Доктор был доволен моим состоянием: - Замечательно, молодой человек, замечательно, - бормотал он, накладывая новую порцию мази. Тут он увидел мой блокнот и карандаши, краски. - О, вы рисуете? Можно взглянуть? Я залился краской, но разрешил. Петр Алексеевич вытер руки, раскрыл блокнот на первой странице… на второй… на третьей… - Какая романтическая девушка, - он с удовольствием рассматривал изображения Сероглазой, - сейчас таких нет. – Он вздохнул и вернул мне блокнот. – Сейчас они сплошь ходят с голым животом, пьют пиво, курят и называются «телки». - Как называются? - Телки. - Все? – ошалел я. - Практически да. Доктор закончил работу и почти ушел, как вдруг у самой двери повернулся ко мне. – У вас талант, молодой человек! – он поднял указательный палец и стал похож на моего университетского профессора. Потом вдруг насторожился и почти подбежал ко мне: - Где вы взяли образ этой девушки? - Мне она приснилась. - Вы знали ее раньше? – взгляд доктора прожигал меня насквозь. - … Знал. - Вы нарисовали девушку, которую знали раньше! Память возвращается! – вскричал он. – Рисуйте, рисуйте и дальше! Обрадованный доктор помчался вниз, я слышал, что он докладывает о состоянии моего здоровья Валентине, как все время приговаривает: «Девушку нарисовал. Как интересно! М-да, интересно». Я раскрыл альбом. Сероглазая поворачивалась ко мне, ветер трепал прядь у виска, широкую оборку рукава и поясок… Телки. Если Сероглазая живет в этом времени, то она тоже телка? Нет, она не может быть телкой. Значит, ее нет в этом времени, и мне здесь искать нечего! И даже… И даже, если она тут живет, то она все равно – не телка. Я закрыл блокнот и решительно добрался до книжного шкафа. С удовольствием прикоснулся к корешкам долгожданных книг. Они были яркими и гладкими, не такими, как книги в нашей библиотеке. Книги стояли плотно, в два ряда, и занимали все полки шкафа. Но ни одна из первого ряда меня не заинтересовала. Все они были прикладного сельскохозяйственного характера. Рисунки и схемы мне ни о чем не говорили, а строки, которые выхватывал глаз, не хотелось читать дальше, поэтому, полистав, я ставил их обратно. Вдруг глаз зацепился за знакомое слово. Это было неожиданное слово, и я не поверил себе, поспешно выложил на стул несколько книг первого ряда, и замер в восхищении: семь книг гордо демонстрировали свои имена. Все имена начинались одинаково – «Гарри Поттер и…». Разве бывают на свете такие удачи?! Я поспешно отыскал первый том, замаскировал брешь в шкафу и нырнул под одеяло. «Гарри Поттер и философский камень», мелькнуло перед глазами, и весь мир пропал, остался только я, едущий в Хогвартс вместе с волшебниками… - Ты читаешь? – я вздрогнул и вернулся к действительности. Руки, путаясь и мешая друг другу, попытались спрятать книгу. Валентина застелила табурет чистым полотенцем, поставила на него горку блинов и молоко, присела рядом. - Что ты читаешь? – она не сердилась за нарушение докторского режима, и я показал ей книгу. – О! «Гарри Поттер». Я тоже люблю эту сказку. Как-то мы с Юрой чуть не подрались из-за новой книги, кому читать первым, - она засмеялась. – А потом решили, что он читает весь день, а я всю ночь. Мне очень хотелось сказать ей, что это не сказка, хотелось похвастаться знакомством с Альбусом и Розой, но я не решился, а сказал, почему-то шепотом: - И мне нравится. Очень. Валентина вытерла руки о фартук, заправила за ухо русую прядку – напомнила этим жестом Natalie, - полистала книгу, выхватывая глазами кусочки текста, и вернула мне со словами: - Читай, только помни, что доктор велел во всем соблюдать меру. Я обрадовано принялся заверять ее, что все будет в порядке, но она вдруг подмигнула мне и заговорщицки прошептала: - А когда все прочитаешь, я тебе дам кино о Гарри Поттере посмотреть. - А что такое кино? – тоже прошептал я. Она открыла рот, закрыла, потом удивленно подняла брови и ответила: -Узнаешь. Я проснулся от того, что у меня жутко болела голова. Мне снился мистер Филч, который кидался в меня камнями и требовал вернуть Карту Мародеров.… Я прижал книгу к груди и стал терпеть головную боль. Петр Алексеевич чуть не поймал меня с «Гарри Поттером». Я едва успел накрыть книгу одеялом. Если доктор попросит меня сесть, то непременно увидит мою тайну. Я пытался незаметно упихать ее подальше в ноги. Но доктор заметил мои манипуляции и спросил: - Что, боли в животе? И откинул одеяло. Уф, не с книги, а на книгу. Нет, я не боялся докторского гнева, но мне казалось, что Петру Алексеевичу будет неприятно узнать о нарушении его предписаний. Дело даже не в факте нарушения, а в обмане. - Нет, живот в порядке, - легким голосом ответил я. - Батенька, да у вас лихорадка, - доктор считал пульс. - Ммм…. Нет, просто я сегодня плохо спал. – Я пропишу вам настойку валерианы для хорошего сна. Жаль, жаль… - Чего жаль, Петр Алексеевич? - Жаль, что у вас плохой сон. А я собирался разрешить вам чтение и телевизор. Видимо, придется отложить до среды. Я покорно кивнул. До среды и я мог отложить. Телевизор. Доктор ушел, предупредив, что завтра перевязку мне сделает медсестра.
Arwen: В дверь стукнули и сразу бесцеремонно вошли. Я приготовился отчитать наглеца, но так и застыл в изумлении. На пороге стояла высокая… ммм… судя по всему, телка. По плечам рассыпались ярко-рыжие волосы. Светлая полосатая рубашка завязана узлом под высокой грудью, короткие в зеленых разводах шорты туго обхватывали бедра. А из центра голого живота нахально смотрел пупок с колечком! Впрочем, пока я таращился на гостью, она вытянула из сумки белый халат, спрятала всю эту красоту и превратилась в медсестру. Довольная произведенным эффектом, она бодро скомандовала: - Так! Где у нас болит? Ну-ка, снимайте трусы! Я схватился за одеяло, решив умереть, но не подчиниться наглой телке. - Да ладно тебе, - девица подмигнула зеленым глазом, собрала волосы в хвост и достала из сумки медикаменты. – Я пошутила. Не буду сегодня нападать на твою добродетель. В комнату вошла Валентина. - На, Санька, пивни молочка, - она подала девице кружку и пояснила мне, - Саша с Юрой в одном классе училась. Она из медучилища на практику домой приехала, а Юрка в Вологде практикуется. Санька пивнула из знакомой белой кружки с сумасшедшими лягушками, хохотнула над рисунком – «прикольно!» - и занялась моей раной. Я слушал их разговор о Санькиной учебе и о здоровье матери, о том, что Юрка редко ездит домой, ему проще звонить, а того не понимает, что родители скучают, о том, что рубль опять упал, и на Черное море накопить не удалось…. Я слушал их разговор, а слышал, как Санькины тонкие и твердые пальцы то легко и быстро, то сильно и резко прикасаются к моей голове, и видел, как прямо перед моими глазами обрисовывается и колышется под халатом полная грудь, и чувствовал, как пробивается сквозь медицинские запахи аромат ее тела. Я слушал их разговор, и все придумывал, что бы мне сказать такое… значимое. Мы все рисуемся перед дамой, будь она хоть княжна, хоть колдунья. - Вот и все, больной, а ты боялся, даже платье не помялось! - я растерялся, какое платье… - Санька… - укоризненно протянула Валентина. – Ну и язык у тебя! - А что язык, - парировала та. – Язык в этом деле не главное. Валентина покачала головой, и обе засмеялись. Я понял, что ничего не понял, и решил промолчать. - Снимай футболку, больной, слушаться будем! Я послушно сел в кровати и стянул футболку. Медсестра оценивающе прищелкнула языком и выдала: - Боже, а сложён-то как! Прям этот… Аполлон… нет… этот… каша такая есть… во… Геркулес! - Санька… - опять протянула Валентина, а сама, как мне показалось, с удовольствием наблюдала, как я выдерживаю телячьи восторги. Мне было очень неловко именно ее, Валентины, поэтому я картинно возвел очи горе и вздохнул. - Да что вы, теть Валь, все «Санька» да «Санька»! Вы только понюхайте, как он пахнет! Лучше, чем каша «геркулес», - обвиняюще заявила она и дерзко заглянула мне в глаза. – А вы - «Санька». Где уж тут устоять бедной девушке. Вот негодница, подумалось мне, но меня уже стала увлекать эта игра, этот, конечно, топорный, но явно флирт. - Все, больной, можешь ложиться, - скомандовала она и замахала руками, - нет-нет, не освобождай местечко и не надейся, мне сегодня некогда. Я забыл выдохнуть, Валентина ахнула и расхохоталась, а медсестра вдруг совсем другим, обычным, голосом сказала: - Рана заживает хорошо. Состояние у тебя нормальное. Петр Алексеевич разрешает понемногу ходить и телик смотреть. - А читать? – спросил я. - Ты еще и читаешь? – вскричала Санька телячьим голосом. – Боже! Теть Валь, где вы такого взяли? - Иди уже. – Валентина добродушно подталкивала медсестричку к двери. Та на ходу затолкнула в сумку халат, блеснула своими мягкостями и обнаженностями, подмигнула и пообещала: - Увидимся. Уф, выдохнул я, слушая, как звонкий Санькин голос трещит о чем-то внизу. Наконец, дверь хлопнула. Ко мне снова заглянула Валентина и с доброй усмешкой спросила: - Ты как, в порядке? Видела я, как она тебя засмущала. Не обращай внимания. Она девчонка нормальная. Характер только – порох. Ну, рыжие, наверное, все такие, горячие. Так вот они какие, телки. А может, и не так страшно найти среди них Сероглазую… Я вышел к общему завтраку, еще затемно. Мое появление было принято радостно: - О, вот еще один работник проснулся! - Ну, держись, коса! Молчун Николай улыбался, только Валентина по обыкновению заворчала: - Ну что вылез-то в такую рань, как медведь из берлоги? Спи, до весны еще далеко! Все смеялись и споро работали ложками: до пожни не близко, а солнце ждать не станет. Я предложил помощь, но на сенокос меня не взяли, решили, что должен окрепнуть. Валентина весело подмигнула мне и пообещала, что работа по дому меня быстро укрепит. После еды косцы с шумом и шутками уехали, Валентина ушла обряжать скотину, а я остался мыть посуду - вот уж никогда не думал, что окажусь в роли судомойки - и имел возможность осмотреться: кухня была просторной, солнечной, с уютной русской печью, множеством шкафчиков на стенах, большим семейным столом у окна. В простенке между окон висело небольшое круглое зеркало, а под ним картинка с изображением веселого ромашкового луга. Под картинкой были какие-то ровные столбики с цифрами. Я подошел ближе. Январь, февраль, март…. Судя по всему, это был календарь. Но год…. Я был готов ко всему. Почти. Я даже был уверен, но… Ну почему опять такое дальнее будущее? Терпеть не могу быть беспомощным! На календаре было начало двадцать первого века… Но я не дал себе погрузиться в отчаяние: что же…. по крайней мере, я теперь знал и время, в котором находился.… Хотя… что мне это давало?
Arwen: Как я гордился собой – идея с потерей памяти была просто спасительной! И я научился пользоваться ею. Меня окружало множество непонятного: незнакомые предметы, непонятно как работающие механизмы, неизвестно о чем разговоры…. Но в нужный момент мне достаточно было просто схватиться за голову, на лицах парней появлялось виноватое выражение, и меня все оставляли в покое. Зато вокруг было столько интересного! Я быстро научился скрывать потрясение от знакомства с будущим. Но не надеялся на память и зарисовывал все подряд: вилку в розетке, шариковую ручку, музыкальный центр, мотоцикл, телефон, трактор, холодильник, фломастер, нежнейшую зубную щетку и тюбик с зубной пастой, телевизор…. Ох, этот телевизор! Он буквально взял меня в плен. Его можно смотреть часами, а когда Толян научил меня переключать каналы, я вообще забыл обо всем на свете, не пришел к ужину и получил первую порцию ругани от Валентины. Теперь, наскоро выполнив заданную хозяйкой работу, выкроив минуту перед следующим поручением, я мчался в свою комнату и садился перед телевизором. Это было какое-то наваждение, какая-то болезнь. Сначала я смотрел все подряд, но постепенно у меня появились любимые передачи: очень нравились всякие шоу, когда два человека пытались друг другу что-либо доказать. Я наблюдал за их спорами, и понимал, что меня в университете учат очень хорошо – я умел дискутировать лучше, чем они, люди двадцать первого века. А когда оппоненты вместо аргументов переходили на крик, это вообще ни в какие ворота не лезло! - Петька, ты опять включил чертов ящик! – грозно кричала с кухни Валентина и немедленно давала мне работу. - Сколько можно слушать эти дебаты? – гремела она ведрами. – Бу-бу-бу! Бу-бу-бу! Все одно и то же. Лучше сходи за водой! Я ходил за водой и снова ускользал к телевизору. Валентина пыталась отвадить меня от магического предмета, показав кино о Гарри Поттере. Потрясенный, я спрятался от всех в своей комнате и, как душевнобольной, одной рукой прижимал к груди книгу и коробочку с диском, а другой крепко держал пульт от телевизора. Это были ключи от удивительного! Я боялся их отпустить, боялся, что они исчезнут из моего мира, как уже исчезло много чудесного и нужного. В комнату заглядывали Толян с Димоном, звали ужинать. Приходил Николай, посмотрел мне в глаза, ничего не сказал, только вздохнул и потрепал по голове, остатки шишки отозвались недовольной болью. Пришла Валентина, присела рядом. С ней я заговорил: - Можно, я тут посижу. Просто посижу. Один. Она ушла вниз, краем сознания я слышал, как она гремела посудой, ругалась на кого-то…. Мне было совестно, что я доставляю этим людям столько беспокойства, но ведь я не просил носиться со мной, как курица с яйцом. Я только просил оставить меня в покое. Теперь моя дневная дорога стала длиннее: книги, фильмы, телевизор, рисование. Одно погружало меня в отчаяние: я не успевал делать зарисовки с телевизора, картинка менялась слишком быстро. Валентина сердилась и загружала меня работой. Я ее исполнял, но думал только о книгах, фильмах, телевизоре.… И еще о том, что мне пора возвращаться домой. И еще о том, что мне совсем не хочется терять этот мир со всеми его чудесами. Если бы мне повезло, и Сероглазая жила в этом времени! И у нее всегда будет повод посмеяться над тем, как ты попадаешь впросак, съехидничал внутренний голос. Из гостей, от старшего сына, вернулся отец Валентины, такой же, как она крепко сбитый, не потерявший с годами задора старик. Константиныч, так величали его работники и вежливо говорили ему «вы», пользовался в доме уважением. Даже горячая Валентина убавляла громкость, стоило деду со значением поднять кустистые брови и посмотреть в ее сторону. В его лице я нашел единомышленника. Мы любили вместе посмотреть передачу, а потом, сидя, вечерком на скамейке у дома, обсуждать ее подробности. У Константиныча был острый ум и острый язык. Конечно, рассуждал больше он, мне нравилось его слушать. А ему нравилось смотреть, как я рисую, при этом он восхищенно крутил седой лысоватой головой и прищелкивал языком. Любимой моей передачей были новости. Они были необходимы, как воздух – в них рассказывалось об этом незнакомом и тревожащем будущем, в котором я оказался. Константиныч и тут оказался мне полезен, он комментировал события и разъяснял непонятное. Все же, как удачно я «потерял память»! А разъяснения требовало очень многое! Например, по телевизору ничего не говорили о Государе, а называли главой государства какого-то президента. Однажды вечером я спросил деда: - Скажите, Сергей Константинович, а что произошло с монархией? Ведь еще двести лет назад Россией правил император. Дед изумленно взглянул на меня: - Ну спросил! Ты в школу-то ходил? Я пожал плечами и посмотрел на него честными-пречестными глазами: - А все ходят? - Все. - Тогда ходил. Только… не помню. Константиныч сочувственно прищелкнул языком: - Что тебе сказать, парень, за двести лет воды много утекло. Один двадцатый век чего стоит: и революция, и гражданская, и отечественная, а потом – бац! – и союза нет, перестройка, блин! - Так что же с монархией? – осторожно направил я деда в нужное русло. - А что с монархией? Грянула революция – и нет твоей монархии! Дедок посасывал сигаретку, дул на комаров, щурился от дыма. А я старался пережить услышанное. Какая революция? А моя семья? - А когда была революция? - В семнадцатом году. Сердце оборвалось. - В тысяча восемьсот семнадцатом? – робко спросил я. - В тысяча девятьсот семнадцатом, - хохотнул дед. Я обрадовался и незаметно перевел дыхание. И тут же одернул себя, чему радоваться, ведь их уже…. А как же наши потомки: мои, Левкины, Наташины, Владимира, Nadine должна вот-вот родить? - Петро! – дед толкнул меня локтем. – Ты чего с таким похоронным видом сидишь. Али императоров жалеешь? Родня что ли? - Родня – не родня, а как-то не по себе. - Чудной ты, - усмехнулся дед. – Знаешь, много сейчас всякого говорят. И про то, что с этим социализмом не туда страну завели, и про то, что Сталин бы завел, куда надо. А я думаю, что идея была хорошая – чтобы не было богатых, а кто был никем, тот станет всем. - Как это, «чтобы не было богатых»? - А так. Перевешать всех буржуев, чтобы все одинаково жили. А то вон сейчас какие буржуины набуржуинились. - Тогда может лучше, чтобы бедных не было, и пусть все одинаково богато живут? – осторожно предложил я. - Можно и так, - согласился дед.- Главное, чтобы все в равенстве жили. Да не получается так: народ как пахал за гроши, так и пашет, а богатеи как жирели на народе, так и жиреют, что пауки на мухе…. – он опять в сердцах закурил. - Вон не очень давно Сванидзе по телику воду мутил, говорил, что при царской власти людям лучше жилось. Да болтать-то можно всё – мы там не жили, не проверишь. Да. Вы, Константиныч, не жили…. Я вспомнил добротные, утонувшие в садах деревенские дома, крепкое хозяйство няниного сына, сытую скотину, здоровых ребятишек…. Вспомнил отца, которого только Высочайший приказ заставил пойти в отпуск, первый раз за три года, и который, тем не менее, ежедневно получал пакет фельдъегерем, а утром отсылал ответ в Петербург…. Да, и крестьяне богаты, и мы богаты. Потому что работают не щадя себя и мой отец, и нянин Егор. - А вы не помните, Сергей Константинович, по телевизору ничего про революцию не будут показывать? - В эту неделю вроде ничего нет, а в следующую не знаю. Вот программа придет - увидим. - Как долго ждать! - Ну что поделаешь, парень! Вот погоди, Юрка приедет со своим компьютером, тогда увидишь все, что захочешь и в любое время. - Это еще что за чудо такое, компьютер? – вспыхнул я. - Увидишь, - загадочно ухмыльнулся дед. И я стал ждать Юрку. Я должен был узнать о революции.
Arwen: Стояла середина июля, жаркий воздух звенел насекомыми и густо пах медом. В самый разгар сенокоса погода начала портиться. Продвижение широкой полосы области низкого давления, которую демонстрировал каждый выпуск погодных новостей, все больше беспокоило моих хозяев. Николай с ребятами все позднее приезжал с лугов, пару раз Константиныч пытался им помочь, но, помянув крепким словцом здоровье, отпустил на пожню Валентину, а сам остался на хозяйстве. Отправился на сенокос и я. После раннего завтрака мы погрузились в телегу, и серый в яблоках жеребец потащил ее в просыпающееся утро. Парни дремали, развалившись на охапке сена, Валентина о чем-то негромко рассказывала мужу, а я настороженно прислушивался и приглядывался к проступающему сквозь туман перелеску: во мне проснулись страхи, связанные с Трионом. Теперь я боялся не только за себя, со мной - люди, ставшие настолько близкими, что их благополучие мне небезразлично. Но все вокруг дышало миром. Пожня лениво потягивалась тающими лентами тумана, попискивала проснувшимися птицами, умывала росою зеленые ладони трав, светлела небом. Все со смехом и прибаутками сгружались у темнеющего среди кустов шалаша, разбирали косы, нацепляли к поясу оселки и фляжки с водой и вставали на свой, не законченный с вечера ряд. Николай вдруг хлопнул себя по лбу и повернулся ко мне: - Косить-то умеешь? - Не знаю, - честно признался я. Не говорить же, что бывал на пожне пару раз, да и то только для того, чтобы упасть в душистую перину подсохшего сена и одуреть то ли от его аромата, то ли от жарких Танькиных губ…. - Ничего, было у рук – вспомнишь, а не было – научим, - он подал гладкое еловое косовище. Я достаточно ловко, на мой взгляд, скосил траву у ног. -Неплохо, - оценил Николай, - только следи, чтобы пятка по земле скользила. Я сделал еще несколько движений, но Николай опять остановил меня: - Спину не сгибай и работай не руками, а всем телом, - показал он, - и шагай вот так. Он сделал несколько широких движений, за ним остался широкий прокос, а слева улегся толстый валок сочной травы. Я восхищенно выдохнул, Николай засмеялся и поставил меня окашивать траву вдоль кустов. Там не требовался широкий размах, там больше нужна была внимательность. Тем временем парни - Димон, и за ним, чуть отставая, Толян, - умело валили влажные травы. Валентина, светлой одеждою своей живо напомнившая наших крестьянок, шла за ними, разбивая траву для лучшей просушки, трепля ее рукояткой деревянных грабель. Что-то необычное, какое-то мимолетное любование женой промелькнуло в глазах Николая и спряталось в улыбке под усами. Он стал на свой ряд и взмахнул косою. А я остался топтаться возле кустов, помня о «пятке», о работе корпусом, правильном переступании. Это отнимало все мое внимание, мне было совершенно не до травы, которая валялась под ногами как попало. Тогда я сосредоточился на траве, старался правильно уложить ее в валок. Но коса перестала меня слушаться: она забывала опираться на пятку, врезалась острием в землю, приминала, а не срезала траву – в общем, строила всякие козни! Я оглянулся на косцов, не видит ли кто моей неудачи, но они шли вперед, одинаково двигая косами, пересмеиваясь и напевая что-то ритмичное. Их движение напоминало танец. Мне вспомнилось, как Владимир танцевал со шпагой против меня, как мы двигались в ритме поединка: вперед-назад, атака – укол – защита…. Я попытался забыть о неудаче, попытался ощутить косу как продолжение руки, попытался нащупать рисунок танца под названием «сенокос». И у меня стало получаться! Временами коса переставала шипеть по-змеиному, и тогда раздавался чуть слышный звон, а трава ложилась ровно и кучно. Нет, радоваться, конечно, было рано. Я зверски устал, пот щипал глаза, плечи одеревенели от напряжения, комары донимали, ноги промокли…. Мне хотелось домой. Или хотя бы в мою комнату на хуторе. Тем временем первые лучи спрыгнули с верхушек кустов, по траве рассыпались маленькие яркие осколки солнца. И с первым солнечным лучом с дороги донеслось: - Эгей, герои сельского труда! Подмога нужна? Герои оглянулись на звонкий голос, самые юные из них засвистели и замахали руками, призывая подмогу. Рыжая Санька ловко спрыгнула с велосипеда, подогнала его к шалашу, отыскала рядом с ним грабли и направилась помогать… мне. Она ловко ворошила неуклюжие валки, быстро приближаясь ко мне. Эх, жаль, что я успел так мало накосить, мелькнуло в голове. Санька, легко орудовала инструментом и весело поглядывала на меня. Наконец, она приблизилась настолько, что можно было разговаривать. - Что, - весело сказала она, - поставили тебя на самый сложный участок? - На самый сложный? – я почувствовал подвох. - Конечно, ведь на просторе косить легче, чем в неудобьях. Но ты неплохо справляешься. Я хмыкнул. - Устал, наверное? Я собирался строптиво заявить, что для меня сенокос - чистый отдых, но неожиданно для самого себя ответил: -Руки отваливаются. -Ну-ка, давай плечи помассирую, - Санька прислонила грабли к плотной массе веток, подошла ко мне и схватила сзади чуть ниже шеи. Я напрягся, разве можно так себя вести! И понял, что в мире телок – можно, потому что никто не посчитал поведение девицы предосудительным. Санькины сильные пальцы массировали шею и плечи, снимая с них боль и напряжение, точно так же, как снимал его monsieur после урока фехтования. Сама же медсестра была на удивление молчалива. Наконец, она склонилась через плечо к моему лицу, прижавшись к спине упругой грудью и почти касаясь щеки своею розовой щекой, и, дурачась, спросила: - Ну как, больной, леххшше? - Намного, - просипел я севшим голосом. – Чрезвычайно вам обязан. - Сочтемся, – полушепотом пообещала она и легко побежала помогать Валентине. Изумленные мурашки на моей спине успокаивались, а сама спина усиленно демонстрировала всем, что ей нет никакого дела до гривы, вымени и других частей телячьего организма представительницы медицины двадцать первого века. Полдневная жара накрыла покос душным пледом. Но я не полез в спасительный сумрак шалаша или под ажурную прохладу кустов, а спустился с косогора к берегу реки, чтобы искупаться и метнуть пару водяных шаров. Уютный, скрытый ивами от посторонних глаз заливчик оказался замечательным местом отдыха. Чувствуя, как снова наполняюсь силой и бодростью, я сполоснул футболку и шорты, раскинул их на солнце и лег в тени среди высоких трав. В ушах постепенно затихал сочный хруст падающей под косой травы, звонкое вжиканье оселков, веселые обеденные присказки – «каков едок, таков и работник», - и пробивались другие звуки: легкий плеск волны, шелест листвы на иве, щебет невидимого жаворонка, чуть слышный русалочий смешок…. Опять русалка? Я поспешно вскочил. Она была уже совсем рядом. Еще глубокая вода делала ее походку медленной и грациозной, от бедра. Волосы золотым ореолом поднимались над высоким лбом, ложились на обнаженные покатые плечи, с их сырых кончиков на влажное тело стекали прозрачные ручейки, распадались и спрыгивали серебряными каплями с подрагивающих при каждом шаге округлых сияющих грудей. Они были восхитительны, у меня перехватило дыхание. Мой взгляд опустился ниже, пупок казался уже не наглецом, но жемчужиной на матовом бархате кожи, а темный каштановый треугольник внизу живота, вспыхивающий при каждом шаге серебряными искрами, притягивал взгляд, как шкатулка с драгоценностями. Она остановилась шагах в пяти – ослепительное в своем совершенстве божественное создание, - но явно не для того, чтобы я мог насладиться созерцанием красоты: первобытный женский зов шел от нее мощной волной. Я посмотрел ей в лицо, изумруд ее глаз, ставших чарующе темными, захватил в плен мой взгляд и не отпускал даже тогда, когда она оказалась на расстоянии вздоха. – Разве можно вот так?… - то ли подумал, то ли прошептал я. - Можно… - ответ пришел откуда-то из бесконечности. – Можно…. Мне нравится твой голос…. Мне нравится, как ты говоришь «чрезвычайно вам обязан»…. Мне нравится, как ты краснеешь…. Мне нравится, как ты смеешься…. Мне нравятся твои руки…. Мне нравятся твои губы… Я уже не видел сверкающего полдня, это не он обдавал меня жаром, а страстный шепот Вселенной, чьи-то губы, чьи-то пальцы, которые жили своей, особенной, непозволительной жизнью… О, женщина! Чем можно передать всю глубину восхищения тобою, преклонения перед тобою?.. Как безудержно желание обуздать, покорить тебя, непокорную!.. Как сладостно сдаться тебе в этом поединке!.. Я открыл глаза. Она лежала на животе рядом, кусала травинку и разглядывала меня: - Твое лицо можно читать, как книгу. - И что ты прочитала? - Что тебе понравилось, - она самодовольно двинула бровками. – И это не только на лице было написано. Хорошо вы, парни, устроены, все тайные мысли на виду. Мне стало неприятно и неуютно рядом с ней. Пытаясь не отвлечься на красоту ее тела, я сверзил с недосягаемых высот свое восхищение женщиной. Она ничего не заметила. Тоже мне, внимательная читательница моего лица! - Где ты этому научилась, ну… всяким таким… штукам? – спросил я, стараясь выглядеть лениво и цинично. - В медучилище, - она насмешливо показала язык. – Неужели этому учиться надо? - А еще чему учат в медучилище? – я уже не пытался скрыть неприязни. - Не злись. Хотя, когда ты злишься, ты еще больше мне нравишься! Молнии в глазах, гром в голосе, весь пылаешь…. Прямо вот отсюда и досюда, - тонкие пальцы пробежали по мне от макушки до мизинца. Предатель-организм сразу отреагировал, я перевернулся на живот, но она разгадала мой маневр и тихонечко сказала: - Да ладно, не красней. Господи, так бы и зацеловала всего! – И жарко зашептала на ухо: - И зацелую. Там, за вашим прудом, есть роща березовая. Приходи вечером... Какая-то она неправильная, эта Санька из будущего, думалось мне, это я - мужчина, это я должен искать с ней встречи и свидания назначать. А неправильная Санька вдруг по-деловому сказала: - А в еще медучилище учили, как предохраняться. Только трава прошуршала под ее быстрыми шагами, негромко плеснула вода, и она исчезла так же внезапно, как и появилась. Когда я вернулся на пожню, Саньки не было. В остывающий день вылезали из прохлады косцы, кто-то еще допивал молоко с хлебом, кто-то уже ворошил подсыхающую траву.… День шел своим чередом. Только я потерялся в мыслях и сомнениях, чувствуя себя одновременно и возвышенным, и униженным. И старательно гнал от себя мысли о Сероглазой, будто это могло помочь мне спрятать от нее произошедшее… Вечером неутомимые парни завели свой трескучий мотоцикл, плевавший синим вонючим дымом, и укатили в город на дискотеку, насколько я понял - это такой бал для народа. Из дома донесся крик, Валентина опять нашла, на что разгневаться: - Снова смолишь в доме? Да что за беда, только занавески чистые повесила, опять уж желтые! Что ж это мне за горе такое с тобой, с курильщиком! – жалобно звякнула разбитая чашка. – Чашку разбила! И поругаться не на кого! Как можно любить это вечно ворчащее и орущее, хотя и доброе, существо? Бедный Николай!.. Я сидел на крыльце и смотрел на серые кляксы облаков в блеклом небе. Ласточки сновали взад-вперед, таская букашек трем большеглазым птенцам, выглядывавшим из гнезда под крышей. К резким крикам озабоченных пернатых родителей, прислушивалась еще одна озабоченная мамаша, кошка. Мысли лениво бродили по просторам пустоголовья, старательно обходя горячий маячок – свидание в роще. По телевизору шла музыкальная передача, из открытого окна доносился мужской голос, бесчувственно выводивший: Взгляд при встрече отведу, И пускай щемит в груди, Я к тебе не подойду, я к тебе не подойду, И ты ко мне не подходи. Странная какая-то песня: если я к тебе не подойду, и ты ко мне не подходи, так как же тогда друг к другу подойти? А если не хочешь больше подходить, то зачем тогда упиваться страданиями, щемит у него в груди!.. Щемит!.. А у меня-то почему там щемит… в груди этой!.. Кошка увела котят в дом, а ко мне вышел Константиныч присел рядом, закурил, начал рассказывать последние новости из вечернего выпуска, попутно комментируя их полупонятными выражениями типа «Ну, да он – брехун известный: любит шокировать впечатлительный электорат». Даже это не вызвало во мне обычного отклика. - Что-то ты молчалив сегодня, - прищурился дед. – Устал? Поработали вы хорошо, два стожка поставили. На волокуши хоть? - спохватился он вдруг. Я кивнул. - Эта работа за месяц вымотает до самого донышка, а передохнуть не успел - уж пора… Он не закончил фразы: в кухне громыхнуло так, будто упал железный метеорит. Еще не смолкло громогласное эхо, еще не пробилась сквозь него живописная Валентинина оценка катастрофы, как из кухни выскочил насмерть перепуганный котенок, в мгновение ока взлетел на плечо деда и золотой рыбкой сиганул в пестрый цветочный омут. - Вот шельмец, - бурчал дед, потирая саднящее плечо, - пролетел, что твоя космическая ракета. - Моя что? - Космическая ракета… ракета… в космос летает, - дед потыкал пальцем в небо. – Эк тебя, сынок… Он покачал головой, тяжело поднялся и пошел в дом, где дочь собирала раскатившиеся по кухне кастрюли и сковороды. Я тоже поднялся. И пошел по тропинке в сторону рощи.
Arwen: Эти дни захлестнули меня жаром. Удушливым зноем раскаленной полдневным солнцем пожни. Ослепительной вспышкой торопливых объятий у реки. Испепеляющим пламенем вечерних встреч. Уничтожающим огнем ожидания следующей встречи. Санька! Она снилась мне, яркая, огненноволосая, жаркая, манила изумрудными глазами... -Что-то Александра к нам зачастила, - как бы между прочим заметила Валентина. Парни зафыркали в тарелки, но добил меня Константиныч, бестактно спросив между двумя ложками борща: - Что, нашел уже горшочек с медом? Я не смог простить ему этого удара и вместо наших ежевечерних посиделок у телевизора ушел сразу в рощу. Дребезжание старого Санькиного велосипеда звучало для меня музыкой. Мы бросались в объятия друг к другу, и мир переставал существовать… Потом мы, переплетя пальцы рук, бродили среди берез или сидели, обнявшись и прижавшись спиной к прохладной коре, разговаривали. … - Эллины любили носить обожаемых женщин на руках. - Откуда ты знаешь? -Читал. - А я обожаемая? - Вот настолько, - я подхватывал ее на руки и находил горячие губы… … - На кисть художника я променял бы лиру, Чтоб Вас запечатлеть хотя б единый раз И передать, как дар векам, потомству, миру — Цвет Вашего лица, блеск темно-синих глаз. - У меня зеленые, - возмущалась Санька. Я целовал ее и продолжал: - Избороздив моря, изгибы рек и сушу, Вобрав в зрачки свои, как влагу, тень и свет, Простому полотну я отдал бы всю душу И, о себе забыв, писал бы Ваш портрет. Пред ним склонились бы — и кипарис, и ели, Им любовались бы созвездья до утра, И на его черты завистливо глядели Непревзойденные в искусстве мастера. Но зависть мучила б еще сильней смотрящих К тем, кто когда-нибудь хотя б коснулся Вас. К тем, кто при жизни видел свет горящих, Неповторимых темно-синих глаз.* - У меня зеленые! – И я снова целовал ее в ответ… Мы были с Санькой вдвоем. Только вдвоем. С нами не было третьей. Сероглазой. Неожиданно я сделал неприятное открытие: мою подругу не особо интересовал мой внутренний мир. Иногда на самом важном месте моего повествования она вдруг начинала поглаживать пальцем мою ладонь, сбивая с мысли. Или вдруг заливала меня рыжим, пахнущим миндалем водопадом своих волос и начинала провокационно нашептывать: …хочешь, в июльских лугах соберу я всю нежность, и тебе подарю?… …хочешь, я стыдливым румянцем раскрашу зарю?… …напою ключевою водой, и забудешь себя, хочешь?… … а потом заласкаю тебя, вознесу до небес, хочешь?… …хочешь, в райских садах поцелуев моих очутиться?… …а потом под березы в траву в лодке счастья спуститься… …я велю соловью петь тебе о любви, хочешь?… …роза, что под окном, будет петь о любви, хочешь?… …хочешь, эти уста пропоют о любви?… хочешь?.. … ласки мои жар любви разожгут, хочешь?**… В ней удивительно уживались романтические настроения и какой-то не девичий цинизм. Последний становился все откровеннее, и однажды я сделал еще одно неприятное открытие: меня гораздо больше интересует некий «горшочек с медом», чем душа девушки, на коленях которой покоится моя голова… В этот день нас с Валентиной оставили дома, «на хозяйстве». Хлопнула дверь, хозяйка прошлепала босыми ногами по чисто вымытому полу в кухню, крикнула: - Петя, принеси пакет. На крыльце оставила. Боже, ну кто может оставить пакет на крыльце! Только глупая женщина! Пяльцы бы свои там оставила! Я выскочил на крыльцо, пакета не было, только прозрачная сумка, набитая продуктами, стояла на верхней ступеньке. Поискал у крыльца, вдруг ветром в цветы сдуло, даже к Мухтарке в будку заглянул, хотя вряд ли он получает письма, тем более пакеты. - Пакета на крыльце не нашел. Только это, - я поставил на стол тяжелую сумку. - Шутник, - засмеялась хозяйка и стала раскладывать продукты по полкам. – Слушай, займись дровами, но без фанатизма, без фанатизма. Я не понял, как это без фанатизма, но пошел к наваленным у сарая чуркам, туда, где я героически спасал Валентину от слона. Конечно, мне приходилось видеть, как колют дрова, но самому... Эх-ма, где наша не пропадала! Я поплевал на ладони, как наш Пахомыч, ухватил самую большую чурку, поставил на колоду и, резко выдохнув, ударил топором. Тот отскочил от чурки, как от куска плотной резины, отдача ударила по рукам, добежала до плеч, так, что заныли суставы и зубы. Я зажмурился, пережидая боль, на чурке остался маленький рубчик от моего зверского удара. Было ясно, что эту лесину я расколю только к глубокой старости. Потихоньку оглядевшись, не видит ли кто мой позор, я заменил деревянное чудовище небольшой чурочкой. Топор взлетел над моей головой и с треском развалил малышку на две части. Вот так, знай наших, гордо пронеслось в голове! Я приготовился расколоть получившуюся половинку, взмахнул топором, но она в это время закачалась и упала, богатырский размах пропал даром. Я снова поставил полено, оно снова упало, нашарил рукой ровное местечко, установил полешко, но он не считало, что местечко ровное, и опять упало. В сердцах треснул я по лежащему полену, и топор застрял в нем. Сгорая от стыда перед самим собой, колотил я упрямым поленом, и вдруг оно раскололось на два замечательных поленца, которые уже можно было оставить в покое. Теперь я знал, как надо колоть дрова, и со второй частью чурки справился почти сразу. Вот они лежат передо мной, четыре полешка, видимый результат моей победы. Но как мне плохо: руки отбиты и отказываются поднять даже щепку, коленки дрожат, дыхание сбилось, рубаха прилипла к спине. И это только одна чурка, а их вон сколько! Лучше бы я умер в прошлую пятницу, горестно вспомнилась любимая шутка Димона. Валентина вышла кормить цыплят, смотрит на меня из-под руки, я схватился за топор. Удар! Теперь инструмент застрял в целой чурке. Как бешеный колотил я ею, но топор только глубже увязал в дереве. - Погоди, тут не сила нужна, а умение, - остановила меня хозяйка. – Смотри, как сучки в чурке идут, как жилки тянутся, так и коли. Вот чурочка ровная, ее можно топориком, а вот сучковатая, ее топор не возьмет, колун нужен, да и им придется потрудиться, вот посмотри, как клинышек помогает расколоть чурку. Она тюкнула топором по чурке, получилась неглубокая трещина. Валентина вставила туда клин, обрубок полена, несколько раз сильно ударила по нему обухом топора, забивая все глубже, и внушительных размеров чурка послушно распалась на две части. Взглянув на мое восхищенно - расстроенное лицо, хозяйка ободряюще хлопнула меня по плечу: - Не спеши! – и отошла. Часа три я постигал науку топора, кучка поленьев росла и стала уже кучей. Вкусно пахло деревом, на вытоптанной земле желтоватыми ломтиками валялись свежие щепки, я собрал их в корзинку, на растопку печи. Солнце стало клониться к западу, заголосил с крыши сарая наш петух, ему ответили крики со всех сторон. Мы уже почти отужинали, когда к дому, мягко урча мотором, подкатил автомобиль, по ступенькам пробежали шаги и в кухню ворвался огромный парень: - Стоять! Бояться! Это нападение! Ложка выпала из моих рук. Валентина не испугалась, а с радостным криком бросилась обнимать бандита. Это приехал Юрка. Суматоха, объятия, рукопожатия, вопросы… Я деликатно ускользнул на крыльцо, пусть семья побудет без чужих. Мимо протопали Толян с Димоном, оседлали свой бешеный мотоцикл и помчались в город телок окучивать. Приехал Юрка. Скоро я получу ответы на свои вопросы. Только надо задать их очень дипломатично, чтобы не сболтнуть лишнего. Так размышлял я, не замечая, что ноги несут меня по любимому маршруту, в березовую рощу. Санька была уже там, плела венок из цветов и длинных стеблей трав. Вопреки обыкновению, она не оставила свою работу, а лишь лениво чмокнула меня в щеку. -Сань, если бы тебе представилась возможность узнать будущее, что бы ты спросила? -У гадалки что ли? -Да какая разница! Так что? -Ну, - Санька прищурилась и покусала ноготь, - узнала бы, сколько лет жить буду, - и тут же спохватилась, - нет, этого узнавать бы не стала – страшно. Я был согласен: страшно жить и считать оставшиеся до смерти годы. Видимо, в том, что мы не знаем, когда покинем этот мир, заложен оберегающий смысл. А Санька продолжала: - Узнала бы, за кого замуж выйду, а то, может, с тобой только зря время теряю. - Время теряешь? Ты же говорила, что любишь! - Это не я говорила, это стихи говорили. - А ты, значит, не любишь? Она оценивающе обошла меня со всех сторон – я не понимал, шутит она или всерьез, - закончила плести венок, кокетливо напялила его на макушку, стрельнула в меня глазами и поставила мне диагноз: - Ты красивый, высокий. Умеешь рисовать, читаешь стихи, хорошо говоришь. Когда тебя нет, я по тебе скучаю. У тебя хорошие манеры. Ты красиво ухаживаешь. Трахаешься, правда, без фантазии, но это поправимо. Да, ты еще умный… но это тоже фигня. Вот так. Как говорит Владимир, похоже, беседа потеряла прозрачную непринужденность. Я отвернулся и пошел прочь от нее. Она догнала, заступила дорогу, взяла меня за руку и проговорила: - Петь, ладно тебе. Я же пошутила. Но в зеленых глазах не было и тени шутливости. Была прохладная, даже надменная усмешка. Я осторожно отвел ее руку и продолжил путь. В спину мне сказали: -Вот, значит, как. Да пошел ты!.. И я пошел, чувствуя невероятную досаду и невероятное облегчение. В кухне спорили. Отец, мать и дед сидели вокруг стола, а перед ними кипятился Юрка. - … подрастают телки. Проблема кормов встанет – мама не горюй! - У нас достаточно сенокосов, – возразил Николай. - Па, стадо будет расти, кормов потребуется в разы больше! А сколько денег у нас уходит на концентрированные корма. Это же жуть! - Деньги, деньги… - сердито проворчал дед. - Па, я, конечно, не Панург***, но это способ реально сэкономить. А сэкономил – это заработал! Давай попробуем, хотя бы один сенокос пустить под улучшение структуры кормовых. Вот смотри, нам дали схему, - он повернул к отцу открытый плоский чемоданчик, и я с удивлением увидел в нем светящийся экран. - Хорошо, сын, обдумаем, а там и решим, как лучше. Валентина поманила меня к столу: - Юра, вот Петя пришел. Давайте посмотрим, кто и где его ищет. Юрка быстро застучал по кнопкам, по экрану забегала стрелочка, картинка сменилась, еще раз, еще.… До позднего вечера мы сидели за компом, переходили с сайта на сайт, но меня никто не искал. Нет, конечно, искали Иванова Петра, но только ни у кого, кроме меня, не было уверенности, что этот Петр – именно я. У меня уверенность была. Я точно знал, что это не обо мне. _____________ *Автор Рюрик Ивнев **Подражание Галине Веккер ***Панург – центральный персонаж романа Ф. Рабле «Гаргантюа и Пантагрюэль», бродяга, знающий 63 способа добывания денег.
Arwen: Юрка оказался и в самом деле клёвым парнем. Он понимающе хлопнул меня по плечу, когда увидел мои загоревшиеся глаза и осторожные пальцы, прикасающиеся к клавиатуре. И учителем он тоже оказался толковым. В мою жизнь вошли монитор, мышь, Интернет, Гугл, поисковик, сайт, социальные сети… Вечерами, часто и до самого утра, компьютер оказывался в полном моем распоряжении. Какой неисчерпаемый мир открылся передо мной! Удивительный в своем многообразии, волшебный в своей непонятности, страшный в своей откровенности. Наконец я заглянул в будущее, я прочитал и посмотрел все, на что хватило моих сил и выдержки, о чудовищной революции, пожравшей мой мир, а затем и тех, кто ее породил… - Юра, как ты относишься к революции? - К какой? - Семнадцатого года, конечно! - Не знаю.… Никак, наверное. Она почти сто лет назад была. Да и какое ко мне имеет отношение? – он пожал плечами. - Самое прямое, - неожиданно ответила Валентина. – Если бы не революция твои прабабушка и прадед никогда бы не смогли пожениться, и ты бы не родился. - Фигассе… - изумился Юрка. – А почему не смогли бы пожениться? - Они принадлежали разным сословиям: прадед происходил из дворянской семьи, а прабабушка – из крестьянской. - Ох, ничего себе! У меня не только крестьянские, но и дворянские корни! – его пальцы забегали по клавиатуре. Через некоторое время он разочарованно протянул: - Ты меня разыгрываешь, не было таких дворян. - Ты идешь по женской линии. По ней фамилия не передавалась. - А какая у прадеда… - начал Юрка. Но я его перебил: - Юр, в Интернете про всех людей узнать можно? -Я же тебе говорил, что Гугл знает все, - рассеянно ответил он, листая сайты. Ужинать я не пошел. Слышно было, как за столом разговоры о зернобобовых перескакивали на родословную и обратно. Я аккуратно забил в поисковик имя, отчество и фамилию отца, и пелена слез скрыла от меня фотографию нашей усадьбы, зияющую провалами на месте окон и дверей … Мой белый корабль, мой дом…. Ненавижу революцию! На фотокопии с живописного портрета - отец, постаревший, но легко узнаваемый, с гордой посадкой головы, прямыми плечами, строгим взглядом… Я не успел отвести взгляд от двух дат в скобках после отчества, но с облегчением перевел дух – отец проживет долгую жизнь. Страница на экране вдруг стала пустой, на ней появилось сообщение об ошибке. Я еще раз повторил поиск – результат: страница не найдена. Я вводил и вводил в поисковую систему данные родных, но компьютер с холодным постоянством выдавал одно и то же - страница не найдена. В отчаянии я призвал на помощь Юрку. Он легко нашел страницу отца, но стоило мне начать читать, как на экране появилось - страница не найдена. Мы перезагрузили компьютер, но все было напрасно: стоило мне начать чтение, как информация пропадала. Машина отказывалась говорить мне о родных. -Ты прямо вирус какой-то, - Юрка озадаченно почесал бровь. - Какой вирус, - не понял я. - Компьютерный. - Такие разве бывают? - И много! На них антивирусники большие деньги делают! - Вот негодяй, - сердито сказал я компьютеру, - делаешь на мне деньги. Валентина появилась на пороге комнаты и выразительно посмотрела на нас. Я покорно отправился ужинать, Юрка же что-то увлеченно выстукивал на клавиатуре. Сказать, что я был расстроен – это не сказать ничего. Лицо старого отца, разрушающийся дом, страница не найдена… Забавные пиликающие звуки заполнили дом. Юрка закричал уже откуда-то с улицы: -Петя, посмотри, что мне написали! Я с изумлением рассматривал экран. На нем бегал мужик с дубинкой. Были нарисованы невероятно объемные деревья, реалистичные ступени, нереальные синие поля, вспыхивало пламя.… В уголке экрана крутился «островок» - карта, мерцали надписи, зажигались цветные квадратики…. Сбоку шел диалог, который вогнал меня в абсолютный ступор: Э: У каждой расы свои скилы. Ю: Эрик, я просек фишку. Э: Ты вообще в этом каньоне качайся. Ю: У меня ХП почти не осталось. Э: Мочи этого чела! Ю: Думаешь, они леджендери? Э: Ты подобрал? Ю: Я выкинул, да. Э: Давай! Ю: У меня плохие отношения с пещерами. Я застреваю. Э: КД надо подождать. Ю: Ясен пень. Меня еще уровень прокачать надо. Э: Меня запилили. - Там какого-то «Э» запилили, - прокричал я Юрке в окно. - Ответь «лол», - попросил он. Я писал после «Ю:» Лол, чувствуя себя ненормальным. Да, мне пора домой. - Ты чего смурной? – Юрка внимательно посмотрел на меня. - Да вот…- неопределенно махнул я рукой в сторону компьютера. - Сейчас еще раз попробуем, - успокоил он. Что-то быстро нащелкал призрачному «Э», вышел из игры и запустил поиск. - Ты мне сам прочитай, что там написано, - попросил я. Мне было уже понятно поведение машины. Мысленно я перенесся в нашу гостиную, смотрел на родных и слушал Юрку. Вдруг что-то зацепило меня. - Юр, сколько детей у князя? - Сын Аркадий Михайлович, военный атташе, потом Лев Михайлович, художник, и Наталья Михайловна. - Ты же читал, что детей четверо. - Да, - он забегал глазами по строчкам. – Где же это? Вот. Нет, здесь написано трое. - Найди ма… Татьяну Александровну. Сколько у нее детей? - Четверо, - протянул Юрка озадаченно, но потом пояснил: - Наверное, был какой-нибудь внебрачный. Внебрачный! Я чуть было не потребовал сатисфакции! Хозяйский сын, не подозревая, что избежал дуэли, вдруг спросил: - Слушай, а эти князья не предки твои? Ты на них похож! Это моя семья, хотелось мне сказать, но я лишь неопределенно пожал плечами. А Юрка, одержимый генеалогическим настроением пробежал глазами по фотографиям: -Нет, наверное, все-таки не твои. Слишком уж на виду были. Скорее всего, никто не остался в живых, ну в России так точно никого. Наверное, за бугор уехали, как многие. Они же не дураки, остаться здесь после революции. - За бугор? - За границу. – И совершенно не к месту добавил: - Наталья Михайловна какая красавица! За это я искренне простил ему «внебрачного». Ночью я еще раз попытался обмануть всемогущий компьютер, но, увы! Зато легко нашел Владимира, с изумлением узнал, что его супругу зовут Наталья Михайловна, урожденная.… О! Бедная Sophy! Судьба тут же наказала меня за любопытство: Владимир погибнет на войне в 1812 году. Нет! Только не Владимир! Я затыкал подушкой рот, заглушая рыдания, а Гугл искал в своих тайниках информацию о княжне Анастасии. Хоть немного радости, молил я, пусть Анастасия вернется! Но «девушка пропала при невыясненных обстоятельствах. Дальнейшая ее судьба неизвестна». Хватит! Правильно сказано: «Во многой мудрости много печали; и кто умножает познания, умножает скорбь»* Мне, разбитому на кусочки, больше нечего делать в этом прекрасном и чужом мире. И вдруг в голове вызрела со всей отчетливостью еще одна мысль: довольно гоняться за сероглазым призраком. Надо жить в реальном мире. Надо любить реальных барышень. Надо вернуть Анастасию и просить ее руки. Прав был отец, когда говорил, что княжна будет мне превосходной партией! Анастасия согласится, ведь там, на Лунной Тропе, она сказала, что много лет ждет меня, что я – ее суженый. И еще она призналась, что любит… Надо жить в реальном мире. В том, где вот-вот начнется война, на которой будут страдать и погибать мои родные и еще много хороших людей. Мне надо домой, пока там все в порядке. Мне надо попытаться уберечь Владимира. Мне надо попытаться защитить мой мир, Хранитель я, в конце концов, или нет! И я попытаюсь! Как сказал безумец, решивший посягнуть на Россию и один из солдат которого собирается лишить меня друга, а мою сестру сделать вдовой: «Сначала надо ввязаться в серьёзный бой, а там уже видно будет»**. Я ввяжусь! И будет видно, на чьей стороне сила и правда! Но сначала я должен расстаться миром с этим миром. Весь день я ломал голову, как мне добраться до города, чтобы разыскать там Александру и примириться с ней. Мой выбор пал на велосипед: а куда деваться, если на коне я поехать не могу, волшебной метлы у меня нет, а из нынешнего транспорта я рискну приблизиться только к велосипеду. Ближе к вечеру, испросив разрешения у деда Константиныча и прихватив заветный блокнот с карандашом – вдруг захочется зарисовать что-нибудь исключительное! – я вскочил на велосипед. Нет, вскочить я могу на моего коня, а на эту железную штуковину я взгромоздился с опаской, перекинув ногу через седло. Резко выдохнул, толкнулся вперед и нажал на педали. Умная машинка послушно побежала вперед. Все оказалось не так страшно! Широкая наезженная дорога, потряхивая велосипед, петляла среди зарослей ивы, ольхи, высокие березы создавали приятную тень…. У меня было время обдумать разговор с Санькой. Я даже начал вслух его репетировать, как вдруг из-за поворота, тяжело ступая, вышел конь, запряженный в огромный воз! Наши возвращались с пожни, широкая гора сухого сена перегородила дорогу! Толян натянул поводья и заорал: - Тпру! Хозяйский конь изумленно встал, как вкопанный, но мой продолжал мчаться – не понимает тпру, скотина! Колюче-пушистый бок неотвратимо приближался. -Тормози! – вопил Димон. А я не знал, как тормозить. Выбор у меня был невелик, поэтому я затормозил единственным доступным мне способом: спрыгнул с велосипеда. Удивительно, но я приземлился на ноги. Инерция понесла меня вдоль дороги, и все бы обошлось, но береза на обочине предательски подставила корень, и заросли могучей крапивы бросились навстречу. Пока я избавлялся от ее жгучего гостеприимства, приятели, хохоча – зато затормозил! – затягивали на воз велосипед. - Куда это ты собрался? – спросил Юрка. - В город, Саньку искать, - честно признался я. Димон толкнул приятеля локтем: - Меду захотел, - они прыснули. Николай строго взглянул на шутников и поинтересовался: - Адрес знаешь? - Найду, - опрометчиво заявил я, потирая обожженные крапивой места. – Главное, в драку ввязаться, а там видно будет. - В городе живет двадцать тысяч человек… - вкрадчиво развил свою мысль Николай. - Сколько?! - Не пугайся, - рассмеялся Юрка. – У меня есть Сашкин телефон, приедем домой – созвонимся. Мир на секунду накрыла хрустальная тишина, и затем, набирая силу, ожил Медальон. Он нагревался, остывал, щипался током – спешил предупредить о том, что опасность рядом. - Не ждите меня. Я приду сам, - промямлил я и соскользнул с воза. Ватные ноги не держали, я присел на обочину и провожал глазами уплывающую гору сена с удивленными друзьями, уплывающее вместе с ними будущее. Мне очень хотелось немедленно исчезнуть из этого, ставшего таким опасным места, но я представил, как Трое ищут меня в одиноком доме на хуторе и в ярости от неудачи уничтожают там все живое. Поэтому я встал и побрел по дороге, прочь от этого гостеприимного дома. Они ехали навстречу на велосипедах, три совершенно обычных человека. Увидев меня, идущего к ним, остановились в ожидании. Но я не стал подходить близко. Мне надо было только, чтобы они увидели, как я ухожу отсюда. Даже если они и поняли мой замысел, помешать уже не успели. Я зажал Медальон в кулаке, зажмурился, в памяти мелькнули и отозвались болью потери серые глаза. Прохладный влажный воздух приятно остудил разгоряченные щеки. Я осмотрелся. Все вокруг было мне незнакомо. Я оказался у небольшого залива. На противоположном берегу, совсем недалеко, работал какой-то завод: там гудело и рокотало, большие краны, похожие на динозавров, кланялись, подхватывая и выгружая с баржи связки бревен. На одной из скамеек сидела, завернувшись в шаль, пожилая женщина и смотрела куда-то вдаль, за свинцово тяжелые воды залива, за усталую желтизну убранного поля…. Ветер шевелил короткие седые волосы и листал страницы раскрытой книги. Ее маленькая рыжая собачка взобралась рядом на скамью и дремала. Вот она почуяла мое присутствие, подняла остроносую лисью голову и стала меня рассматривать. Похоже, я ей чем-то не понравился: малышка звонко залаяла и бросилась ко мне. Я не собирался привлекать внимание ее хозяйки, поэтому спешно отступил за толстый ствол тополя, четко представил свою спальню в охотничьем домике и погрузился в цветной водоворот. _______________________ * «Во многой мудрости много печали; и кто умножает познания, умножает скорбь» - из высказывания царя Соломона (Еккл. 1: 17, 18) ** «Сначала надо ввязаться в серьёзный бой, а там уже видно будет» - слова Наполео́на I Бонапа́рта
ElenaA: Arwen Прочитала вчера с интересом. Жду продолжения
Arwen: ElenaA, ну, ты - герой! Пошла писать продолжение!)))))))))))
Arwen: Дорогие друзья, думаю, сегодня будет вполне уместно показать вам мою новую сказку. .............................70-летию Победы посвящается Главное слово. Да, мой маленький друг, на них все обращали внимание. На эти часы. Ведь они были совершенно необыкновенными - их корпус украшал крылатый конь, на месте цифр мерцали знаки Зодиака и – самое главное! - они могли отмерять не только обычное, но и сказочное время. Однажды я видел сам, как голубой лучик луны бесшумно прокрался по столу и дотянулся до фигурки Стрельца. С его серебряного лука сорвалась точеная стрелка, сверкнула яркой звездочкой, и тотчас в библиотеке что-то изменилось: поскрипывание старых книжных полок стало слышнее, а книги с легким шелестом расправляли уставшие за день странички. - Господа! – раздался вдруг чей-то строгий голос. Это заговорила «Энциклопедия этикета для детей». Она произносила слова четко, выразительно, потому что получила в детстве хорошее воспитание и имела прекрасные манеры. – Знаете, господа, сегодня наши юные Читатели сказали Библиотекарю «СПАСИБО» триста семнадцать раз. Как приятно благовоспитанной книге видеть такую вежливость! Думаю, «СПАСИБО» - это самое главное детское слово. - Позвольте не согласиться с Вами, сударыня,- прошамкала старая и много видевшая в своей жизни книжка «Денискины рассказы». – Самые главное слово для детей - «КОМПЬЮТЕР». Да-да.… К Мальчику, который брал меня читать на прошлой неделе, каждый день приходили друзья. Вся эта компания устраивалась у монитора и часами играла в какой-то «World of WarCraft»…. Ни тебе почитать, ни тебе побегать. О-хо-хо.… Сколько я видела на своем веку и таких мальчиков … и таких девочек…- старушка плотнее обняла себя потрепанной обложкой и снова задремала. -Да что вы такое говорите!- вскричал Дик Сенд, пятнадцатилетний капитан. - Разве настоящего мальчишку удержишь виртуальным миром? Да настоящий мальчишка не сидит весь день у компьютера! Его влекут неведомые страны, манят опасности, зовут реальные подвиги в реальном мире! «ПРИКЛЮЧЕНИЯ» - вот главное слово для ребят. - Да! Совершенно верно!- зашумели книги с приключениями, стоящие на третьей полке.- Посмотрите, как это здорово! Они, нетерпеливо отталкивая друг друга, распахнули свои страницы. Дивный аромат цветов наполнил все вокруг. Звонкий щебет птиц вдруг заглушило угрожающее рычание из влажной темноты джунглей. Эти жуткие звуки тут же унес сухой и жаркий ветер пустыни. А соленые морские брызги даже долетели до полки с чопорной «Энциклопедией этикета для детей», которая сразу же подобрала страницы повыше, чтоб, не дай бог, их не замочило. -Ни в коем случае! - хором сказали энциклопедии «Все обо всем» и строго постучали обложками, как учительница указкой по столу. Их было много, целая серия, они всё знали и пользовались большим авторитетом. -Ни в коем случае детям нельзя отправляться в путешествие без знаний! Это опасно! Девочку Женю, например, чудом спас цветик-семицветик. А Карик и Валя вообще чуть не погибли, - заявила одна из них. -Всем известно, сколько глупостей натворил Незнайка на Луне, - добавила вторая. - А уж Буратино…- возмущенно задохнулась третья. - Самое главное слово – это «ЗНАНИЯ»!- дружно закончили они. - Ну, не знаю…- пробормотал кто-то в «Баранкине…», и смущенная книжка тихонько переступила с обложки на обложку. - Не надо шуметь и ссориться,- попросила тоненькая книжечка «А что у вас?» и уютно пошуршала страничками.- Кого зовет малыш, когда ему хорошо или плохо? Кому он спешит рассказать свои радости и горести? Маме, конечно. Это она всех важней на свете. Без сомнения, «МАМА» - главное слово. - Да, «МАМА», конечно, особенное слово, – согласились серьезные книги с русской классикой. - Но «ДОБРОТА»…- возразили им. - «ЛЮБОВЬ»!- закричали слева. - А «ЧЕСТЬ»? – спросили справа. Спор грозил разразиться с новой силой. Но вдруг тревожные звуки заставили всех замереть. Они доносились с полки, где стояли суровые книги о подвигах советского народа во время Великой Отечественной войны. На их страницах глухо рвались снаряды, опасно визжали пули, затихали вдали звуки чьей-то атаки… И всем вдруг стало совершенно ясно, что самое главное слово на свете – «МИР». Ведь если за окном МИР, то МАМА обнимает своего малыша, а ЛЮБОВЬ согревает сердце. МИР – это мальчишка, сидящий с папой у костра. МИР – это девчонка у школьной доски. МИР – это клубничное мороженое со сливками. МИР – это… Тут лунный лучик добрался до фигурки Козерога на чудесных часах. Тот почесал правым задним копытом за ухом, неуклюже опустился на землю, прикрыл глаза и заснул. Это закончилось время сказок, и в библиотеке воцарился МИР и покой. А, как ты считаешь, мой маленький друг, что такое МИР? 24.04.2015
Arwen: Не отпускает меня День Победы.... Особенно сильно затронул душу Бессмертный полк. Душа жива! Бессмертный полк на площади Шексны, Шагают рядом мой отец и сын, И эхо отгремевшей той войны, Как дым, витает в воздухе над ним. Бессмертный полк – связующая нить Тех, кто ушел, и кто живет сейчас. Нам подвига ушедших не забыть Пока живет душа, сердца стучат. Пока идут в бессмертном том строю Плечом к плечу Любовь, Отвага, Честь, Ничто не сломит Родину мою, Душа моей страны шагает здесь! Не верю, что мельчает мой народ, Что дни моей России сочтены: Душа жива! Поэтому идет Бессмертный полк по площадям страны. 16.05.2015
ElenaA: Arwen
Админ: Arwen Нина, очень замечательно! Спасибо!
Arwen: Сегодня замечательный день: он связан и с русским языком и с Александром Сергеевичем Пушкиным. Кроме того, сегодня день рождения интереснейшего сайта Поэмбук. Спасибо Анечке, RATANN, которая рассказала мне о нем! Дерзнула написать стихотворение для друзей этого сайта и всех любителей поэзии. Поэтом можешь вовсе ты не быть, Отлично, если ты - простой читатель, Эвтерпы, Каллиопы верный друг, Мадам Эрато страстный воздыхатель. Будь верен им! Успешен день любой, Коль лучезарная Поэзия с тобой! 06.06.2015
Arwen: Дорогие девочки! Прошу вашей помощи. Точнее, вашей критики. Объясняю. С тех пор, как я достигла пенсионного возраста, все время впадаю в глупости. Вот и сейчас впала: участвую в конкурсе "Учитель года". Вот оно мне надо? Ну, не было у бабы заботы, так назвалась груздем *горестно так думаю*. В апреле показываю урок по басне И.А.Крылова. К этому уроку написала свою басню, так сказать из жизни, на злобу дня. Почитайте, девочки, не слишком ли много в ней этой "злобы дня". Вообще, читабельно ли... Вообще, впечатления... Подкуйте моего Пегасика, пожалуйста! Страсти по червяку Однажды Щука, Чтоб интересней был урок родного языка, В класс бонус принесла – Большого червяка. Заданье для мальков готово: Не пустяк - Пропущенную букву вставить в слово «ч_рвяк». Молчат мальки, как рыбы: Если бы червяк Достался так, А то – работа!.. Наконец Встал робкий Судачок-ботаник, Поправил круглые очки: - Я думаю, что надо «И» поставить, Проверю словом «червяки́». Класс замер. - Неправильно! – вздохнула Щука. Взорвался класс: «Ха-ха! Хи-хи! Вот дуралей!» Со всех сторон смешки: «Хи-хи, ха-ха», Довольны все – он не получит червяка! - Невежи! – рассердилась Щука. – Да и неве́жд таких не видел свет, За небрежение к наукам Вас ... приглашаю на обед. *** Унизить ближнего – особый смак, Пусть дело сделать я не знаю как И не стараюсь научиться, Но, все равно, я - умный, ты - дурак!
RATANN: Arwen пишет: ...вашей критики. Ниночка, критики не будет, наоборот, будет похвала. У Вас получилась очень мудрая басня. Да, на злобу дня, эта тема - очень актуальна в наше время. Да нет, она всегда актуальная: для очень многих Унизить ближнего – особый смак Думаю, что детки Ваши будут учиться жизни, не только читая басни Крылова, но и знакомясь с Вашими произведениями. Arwen пишет: все время впадаю в глупости. Замечательные у Вас глупости! Желаю удачи в конкурсе - без сомнения, Вы настоящий учитель!
Arwen: RATANN, Анечка, спасибо за быстрый отклик. А то этот груздь (я о себе) весь уже извелся, по коробу мечась...))) Жаль, что не было критики, Вы ко мне опять очень добры. Спасибо за добрые пожелания. Не слишком грубо звучит слово "дурак"? Ведь контекст самый что ни на есть жестокий.
ElenaA: Нина, вот старалась что-нибудь найти в твоей басне, что-нибудь эдакое, к чему можно было бы придраться... и не нашла Плохие с нас критики А ты должна стать учителем года, ты такая затейница
elina75: Но, все равно, я - умный, ты - дурак! КАК то не по христиански,извините.а слог-замечателен!
Arwen: ElenaA, elina75 спасибо, что поделились своими впечатлениями и замечаниями!!! elina75 пишет: я - умный, ты - дурак! КАК то не по христиански, Совершенно с Вами согласна. Поэтому и стараюсь высмеять в басне это нехристианское отношение людей друг к другу. К сожалению, в жизни людей эти отношения присутствуют, особенно в детской и подростковой среде. Я не люблю басни вообще, ни писать, ни читать. Но они позволяют назвать вещи своими именами, жестоко, но прямо! И этим для меня ценны. То есть басня не уговаривает порок отбросить свои порочные наклонности и стать добродетелью, не отрубает жалостливо пороку "хвост" частями, а рубит сразу и напрочь. По шее, на фиг! ElenaA пишет: ты должна стать учителем года, ты такая затейница Спасибо, Лена, за веру в меня. Но на победу я не рассчитываю, мое время ушло, сейчас - слава Богу! - так много молодых, неравнодушных, амбициозных учителей. Вот пусть они выигрывают))) А для меня участие в конкурсе - это возможность реализовать некоторые задумки, которые все время откладываются в долгий ящик, уже битком забитый. Вот, например, эта басня - моя давняя задумка. Но вряд ли я бы ее дописала, если бы не конкурс. Это первое. А во-вторых, хочу пробить лбом стену: хоть немного изменить в лучшую сторону отношение общества к коррекционной школе. Забавно, но даже среди коллег-учителей обычной школы существует брезгливое отношение к умственно отсталым детям, и это отношение переносится и на нас, учителей этой школы, т.е. мы тоже второго сорта... "За державу обидно"!
shtany55: Arwen пишет: А для меня участие в конкурсе - это возможность реализовать некоторые задумки, Это верно! Иногда процесс важнее и интереснее результата.
полная версия страницы